Раздел баскетбол. Владимир Гомельский. «Папа. Великий тренер» Глава третья

Вашему вниманию книга, которую написал известный телекомментатор и большой любитель баскетбола Владимир Александрович Гомельский. Книга в своем роде автобиография, про его великого отца - легенду мирового баскетбола Александра Яковлевича Гомельского.

Глава 3 RUNA PO-LATVIESKI? — ВЫ РАЗГОВАРИВАЕТЕ ПО-ЛАТЫШСКИ?

В июле 1953 года, отгуляв положенный каждому выпускнику военного учреждения отпуск, лейтенант Александр Гомельский прибыл в Прибалтийский военный округ. Сначала представился в штабе округа, который располагался в Риге, а потом был направлен для прохождения дальнейшей службы в город Румбуле. Прослужил он там, правда, недолго. Сейчас объясню почему. Кстати говоря, в самом городке Румбуле и на территории войсковой части полка дальней авиации, который потом был переименован в полк стратегической авиации, сам я побывал в восьмилетнем возрасте.

В редкий выходной папа взял нас с собой, чтобы показать, где он начинал свою службу в Латвии. Две взлетно- посадочные полосы, обычный бетонный забор и какое-то техническое здание — вот и все, что я увидел, с трудом подавляя в себе волну разочарования. Я-то, мальчишка, предвкушал совсем другое зрелище: строй мужественных летчиков в шлемофонах, серьезных штурманов с планшетами, вылетающие на задание самолеты, у которых под крыльями подвешены бомбы... Но ничего этого уже не было — полк передислоцировали. Итак, как же получилось, что из папы не вышел начальник физической подготовки полка стратегической авиации? Многие считают, что любое совпадение — это случайность.

Однако, как утверждает моя любимая жена Лариса, — все не просто так. Как бы то ни было, в судьбе отца произошло очень счастливое и просто невероятное совпадение. Весной 1953 года был приказ, или, правильнее сказать, директива министра обороны СССР о призыве в армию лиц, которые не проходили службу в связи с тем, что находились на оккупированных территориях. То есть всем мужчинам, которым еще не исполнилось двадцать восемь лет, полагалось быть призванными в ряды Советской армии и проходить службу, если, конечно, во время Отечественной войны с 1941 по 1945 год они находились на территориях, занятых фашистскими войсками. Поэтому очень многие мужчины в республиках Прибалтики, практически всей Белоруссии и Украины были призваны в армию.

Таким образом, в Латвии в ноябре 1953 года почти вся сборная республики по баскетболу оказалась в рядах Вооруженных сил. Таких набралось около пятнадцати человек. Интересно, что среди них числились сразу два игрока сборной СССР — Силиньш и Майгонис. А вот тренера у них не было. В Латвии были очень хорошие, классные, опытные тренеры, гораздо более старшие по возрасту, чем мой отец. Чего стоят только Петерсен и Краукис. Однако ни один из них не выразил желания работать в Спортивном клубе армии. Отношение к Советской армии в Прибалтийских республиках, в том числе и в Латвии, было не слишком лояльным. Не хочу вдаваться в подробности, но ситуация на тот момент сложилась казусная: игроки есть, а тренировать их некому.

Начальником Спортивного клуба армии Прибалтийского военного округа, который, естественно, располагался в Риге, в то время был майор Александр Ильич Матюшенко. Уж так случилось, что он был сокурсником моей бабушки Нины по Академии им. Лесгафта. И вот именно ему летом 1953 года Нина Яковлевна Журавлева написала письмо.

Поскольку они были очень хорошо знакомы и общались на ты, могу предположить, что в первых строках этого письма было написано: «Здравствуй, дорогой Саша!» Бабушка всегда называла его Сашей, а он ее Никсой. Кстати говоря, по своей спортивной специализации Матюшенко не был игровиком, он был легкоатлетом. Но тем не менее бабушка отправила ему послание, в котором просила за зятя. Она характеризовала его как очень способного тренера, который проходил обкатку и практику под ее руководством в ленинградском женском «Спартаке». Но как говорится, скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается.

Пока шло письмо, пока его Александр Ильич Матюшенко прочел, пока была составлена директива о переводе для дальнейшего прохождения службы из Румбуле в распоряжение Спортивного клуба армии Прибалтийского военного округа, сезон уже закончился. Поэтому команда рижского СКА в 1953 году в чемпионате Латвии участия не принимала. А вот уже в ноябре, сразу после ноябрьских праздников, папа оказался в Риге. Рига всегда была красивым городом, который больше бы соответствовал Западной Европе, чем Восточной. К тому же она всегда славилась очень яркими баскетбольными традициями. Чего стоит только тот факт, что сборная Латвии стала первым чемпионом Европы по баскетболу в 1935 году.

Кстати, второе европейское первенство проходило в Риге. Интересно, что проводили его не где-нибудь, а на существующем и поныне рижском рынке, который известен своими необыкновенными по размеру павильонами. В них стелили помосты, а для болельщиков были установлены раздвижные трибуны. И представьте себе, что в одном из тех павильонов могло собраться до четырех с половиной тысяч зрителей! И вот с ноября 1953 года папа, оставаясь по- прежнему действующим игроком, стал тренером рижской команды, где оказался единственным офицером.

Совсем забыл сказать, что немногим ранее, 20 октября 1953 года, родился я. Папу к семье не отпустили, поэтому маму из роддома встречали две бабушки, Нина и Фаня, и буквально за пять дней до моего появления на свет вернувшийся из Ленинграда дедушка Яша. Яков Соломонович вышел на свободу в 1953 году по амнистии, объявленной на смерть Сталина. Вообще мое появление на свет было достаточно курьезным. Родился я очень крупным: пять с половиной килограммов весом и пятьдесят шесть сантиметров ростом. Я должен был родиться в срок с 1 по 5 октября, но получилось так, что мама переходила со мной больше двух недель.

Роды были достаточно тяжелыми, и мы пробыли в роддоме не четыре-пять дней, как принято, а целых десять. Эти дни оказались нестерпимо долгими для всех родственников, но особенно для бабушек, которым больше всех хотелось взглянуть на своего первого внука. В конце концов они не выдержали и предприняли довольно отчаянный шаг. Дедушка Яша отыскал какую-то доску, подставил ее на подоконник, а бабушка Нина, как спортсменка, в свои сорок четыре года по этой доске полезла на второй этаж, где лежала мама, чтобы заглянуть в окно и рассказать остальным, как выглядит маленький Гомельский. В общем, долезть- то она долезла, но... погода в октябре в Питере стояла не самая лучшая, поэтому доска соскользнула и бабушка вместе с этой доской полетела вниз. Слава богу, ничего себе не сломала, хотя ушиблась, конечно, сильно. Папа меня первый раз увидел, когда приехал в краткосрочный отпуск 29 декабря, чтобы вместе с семьей встретить Новый год.

Конечно, ему посылали мои фотографии, и они до сих пор у нас в альбомах хранятся. Но вот, что называется, живьем своего сына Вовку папа увидел только под самый Новый год. Посмотрел на сына и уехал к месту службы. Поселился он на улице Меркеля, где до сих пор стоит очень красивый Дом офицеров Прибалтийского военного округа. История гласит, что в годы оккупации, когда Рига была занята фашистскими войсками, там располагался публичный дом для офицеров вермахта.

Поэтому в этом Доме офицеров хоть и была сцена, оставшаяся в наследство от ресторана варьете, но в самом зале не было лож, как принято, а только партер. Поэтому это место чаще всего использовалось как кинотеатр. Комнатка, которую выделили папе, была очень странной прямоугольной формы, не более двух метров в ширину и приблизительно пять метров в длину. Когда он делал зарядку по утрам, стоя посередине комнаты, мог дотянуться практически до каждой из стен. Одна из них, через которую не проходили трубы отопления, зимой промерзала настолько, что даже покрывалась инеем. Хорошо еще, что в Риге не такие суровые зимы. Квартира была рассчитана на две семьи.

В двух других комнатах жил руководитель Дома офицеров со своей женой и сыном. Впоследствии эти люди стали самыми близкими нашими друзьями в Риге — Хлебниковы Борис Сергеевич и Зоя Павловна. Мы оставались в Ленинграде, и уже в декабре мама начала тренироваться. Ей, как игроку сборной СССР, очень хотелось быстрее вернуться на площадку. Тем более на зимнем первенстве Ленинграда без тренера — Александра Яковлевича, который уже уехал в Ригу, и без сильнейшего игрока — мамы «Спартак» выступал не очень удачно.

Во второй половине января мама все-таки решила выйти на площадку, несмотря на то что к игровому весу она так и не вернулась. В центральном матче тура между «Спартаком» и «Буревестником» она получила тяжелейшую травму — практически порвала все внешние крестообразные связки правого колена, повредила мениск... В общем, эта травма предрешила мамину судьбу. Несмотря на то, что в дальнейшем Ольга Гомельская прикладывала к этому много усилий, на баскетбольную площадку она так больше и не вышла. Добавлю еще несколько слов к этому эпизоду. По семейной легенде, травму мама получила не на ровном месте. Это была борьба за ничейный мяч.

Так вот с одной стороны в ней участвовала Ольга Павловна Гомельская, а с другой — жена Владимира Петровича Кондрашина... Именно в тот день как раз из-за повреждения, которое получила мама в столкновении с соперницей, и произошел первый конфликт между двумя самыми выдающимися тренерами эпохи — Гомельским и Кондрашиным. В марте 1954 года мы с мамой переехали в Ригу. Ту комнатку, в которой мы жили в Доме офицеров, я потом видел еще несколько раз.

Родители приходили в гости к Хлебниковым, которые оставались там еще очень долго, прежде чем получили отдельную квартиру, и брали меня с собой. Наша комната действительно напоминала пенал. Моя кроватка, панцирная кровать, на которой спали родители, круглый стол и несколько стульев — вот все, что там помещалось. Слава богу, в квартире хоть кухня была, и всю кухонную утварь не нужно было хранить в комнате. Я даже не помню, был ли там шкаф. В связи с тем что из-за отсутствия средств родители мебель не покупали, она была получена с военного склада. Но, как я знаю, шкафов в армии не предусмотрено. Поэтому, наверное, шкафа все-таки не было. А вот вместо вешалки, это я уже точно помню, у нас был гвоздь, вбитый в стену рядом с дверью.

Я был маленький, но хорошо помню, как папа возвращался с работы и вешал на него свою шинель. Что еще следует сказать о Риге, прежде чем начать рассказ о папиной карьере. Наверное, о том, что Спортивный клуб армии Прибалтийского военного округа располагался практически в центральной части города. Тогда это была улица Горького, теперь улица Вальдема-ра, дом № 5. Это было достаточно большое деревянное здание с пятью ступеньками, которые вели к главному входу, и деревянными колоннами, что меня достаточно долго смущало. Ну никак я не мог понять, почему у нас в клубе колонны обшиты досками и имеют в сечении квадратную форму. Покрашен был клуб в какой-то нелепый салатовый цвет.

Военное учреждение должно выглядеть солидно. Так вот, наверное, для солидности по бокам этой лестницы — а она была достаточно широкая — стояли две пушки. Точнее, я бы сказал, пушечки. Скорее всего, по времени они относились к наполеоновским войнам, потому что заряжались не с тыльной части. Мальчишкой я своими штанами эти пушки вытирал регулярно. Это была моя любимая детская забава.

Полазить, посидеть, потрогать эти ядра, которые были сложены рядом в пирамиду. Пушки, покрашенные в защитный цвет хаки, отличались от общего фона здания. Внутри этого здания был спортивный зал. Вы не поверите, баскетбольная площадка в этом зале целиком со своей разметкой не помещалась. Размеры зала были примерно двадцать четыре на десять, максимум на двенадцать, метров, а стандартная баскетбольная площадка имеет размер двадцать восемь на четырнадцать метров, поэтому тренироваться там, да тем более команде мастеров, как тогда говорили, было очень сложно. В зале висело шесть колец с деревянными щитами. А неподалеку располагалась комната под названием «тренерская», которая была практически папиным кабинетом.

Комнатка была ну от силы два на полтора. Там размещался только письменный стол, на нем стояла настольная лампа с зеленым абажуром, которая не выключалась, по-моему, никогда, и папины рабочие тетради. Это были такие журналы, картонные переплеты которых были покрашены под мрамор. Их все время хотелось погладить, а когда я проводил по ним ладошкой, они оказывались очень шершавыми. Открываешь этот журнал, а там знакомый папин почерк... Тогда я, конечно, читать не умел, но обратил внимание на то, что он был очень специфическим. Буковки были ну до того мелкие, что, казалось, без лупы не разглядишь. Читать эти каракульки сначала могла только мама, а потом научился и я. Но все равно разобрать, что же там папа излагал, было очень и очень сложно. Вот в этом-то зале на шести кольцах папа и наладил свой первый тренировочный процесс с мужской командой. Как ему удалось это сделать в таких некомфортных условиях, я до сих пор себе не представляю.

Однако я понимаю, каким необыкновенным трудолюбием отличался мой отец, всецело посвятивший себя любимому делу. Главный смысл его жизни — эти были не мама, не я, не родившийся потом Сашка, а именно баскетбол, его команда, с которой он хотел выиграть все на свете. И своего желания он не скрывал ни от нас — своих близких и родных, ни от игроков. А вот теперь об игроках. Кто же достался папе благодаря этому приказу Министерства обороны 1953 года? Капитаном команды и лучшим ее игроком был разыгрывающий защитник Майгонис Валдманис, который уже выступал за сборную СССР. Он участвовал и в Олимпийских играх 1952 года, и в чемпионате Европы в Будапеште в 1953-м. Ростом он был сто восемьдесят два сантиметра.

Сейчас это уже смешно звучит, а по тем временам он был одним из самых высоких разыгрывающих. И очень техничный. Такой, знаете, баскетбольный эстет. Все технические элементы он выполнял абсолютно правильно. По нему можно было учиться играть в баскетбол не хуже, чем по учебнику. Если дриблинг, то абсолютно техничный, — мяч отскакивает от пола после удара на одну и ту же высоту и ложится точно в основание пальцев. Он никогда не вел мяч ладонью — только пальцами. От имени Майгонис было очень хорошее сокращение — Майга, а «майга» по- латышски — «нежность». Валдманис и вправду очень нежно обращался с мячом. Для того чтобы поменять движение при дриблинге, он делал совершенно изумительные полуповороты, и это были, пожалуй, лучшие полуповороты в советском баскетболе, а может быть, и во всем европейском. Существует еще одна черточка, которая должна дать вам представление о том, каким был капитан команды СКА в те годы. Это необыкновенное трудолюбие.

Человек приходил на тренировку первым и уходил последним. Характеризуя его трудолюбие, папа однажды сказал, что для того, чтобы увеличить потолок своего прыжка хотя бы на два сантиметра, Майгонис готов работать целый квартал, а то и больше. То есть после каждой тренировки он мог залезать под штангу и качать ноги только для того, чтобы выпрыгивать на чуточку выше. Его бросок по кольцу, средний бросок после резкой остановки тоже был как будто из учебника по баскетболу. Он не распрямлял руку до конца, но о том, что это ошибка, мы узнали только лет через десять.

И процент попадания у него был замечательный. По национальности — и это тоже нужно отметить, так как папе досталась многонациональная команда, — Майгонис Валдманис был стопроцентным латышом. Его партнером по задней линии был Леон Янковский — поляк, родившийся где-то на границе Литвы и Латвии. Леон тоже отличался особым упорством и трудолюбием. Очень молчаливый, я бы даже сказал, замкнутый, немногословный человек, ростом сто восемьдесят четыре сантиметра, широкоплечий и длиннорукий, он отлично оборонялся. И если уж Леон Янковский держал кого-то из лидеров соперника, то делал это настолько добросовестно, что можно было не волноваться и не помогать. Он проделывал удивительный объем работы, но вот единственный недостаток, над которым папа с Леоном много работали, заключался в том, что у него практически не было броска.

Он если и забивал мячи, то только в быстром прорыве из-под кольца. А вот со средней дистанции Янковский бить не умел. И удивительная вещь, что стабильный средний бросок у Леона все-таки появился. Это случилось практически к тридцати годам, когда он уже заканчивал карьеру баскетболиста в СКА. Как видно, многолетний труд Гомельского и Янковского дал свои плоды. Настала очередь рассказать о самом ярком баскетболисте, который попал к папе в те годы. Игрок, о котором сам папа в своих первых книгах рассказывает как об антигерое.

Это Улис Хехт, немец по национальности. В Риге вообще жило много немецких семей вплоть до 1940 года, пока там не была провозглашена советская власть. Но им было позволено выехать в Германию, поэтому и родители Улиса вместе с детьми Ригу покинули, однако в 1941 году вернулись в свою же квартиру. Они не оставили ее даже после того, как Рига была освобождена советскими войсками. Свои неприятности у них, естественно, были. Их изрядно потаскали в КГБ, проверяли причастность к каким- нибудь действиям антисоветского характера, сотрудничеством с немецкими войсками, немецкой полицией и так далее. Однако никакого обвинения им предъявлено не было, и это одна из немногих немецких семей в Риге, которая не была репрессирована. Сам Улис Хехт при росте сто девяносто сантиметров по своему амплуа был силовым форвардом, крайним нападающим, потому что любил играть на границе трехсекундной зоны.

Удивительно то, что он практически до 1955 года успешно совмещал занятия баскетболом и боксом, причем был одним из самых перспективных боксеров-тяжеловесов в Латвии. Однако папа настоял на том, чтобы Хехт выбрал что-то одно, считая баскетбол и бокс несовместимыми видами спорта, поэтому Улису пришлось с боксом закончить. Хехт свободно говорил по-латышски и, естественно, знал немецкий. Однако папу, Александра Гомельского, в качестве тренера не воспринимал абсолютно.

Он простоотказывался выполнять какие-либо команды, данные на русском языке, — делал вид, что не понимает по-русски, хотя в Риге были и русские, и латышские школы. То есть латыши, пусть и с большим акцентом и не очень литературно, но по-русски все-таки говорили. А уж понимали так вообще практически все. Так вот демонстрация Хехта была направлена на то, что русский не может быть хорошим тренером. Он начал воспринимать отца только через два года, когда команда под его руководством добилась каких-то успехов.

До этого их отношения носили характер открытого конфликта. Конфликта между очень талантливым и полезным для команды баскетболистом — игроком стартовой пятерки — и молодым тренером. Я был очень много наслышан об этом противостоянии и иногда думаю, что папин характер, его требовательность и жесткость, граничащая с жестокостью, ковались именно тогда. Именно тогда он приходил домой и думал над тем, что же еще такое он должен совершить, чтобы Хехт начал выполнять его команды? Первая мысль, которая пришла папе в голову, — он должен выучить латышский язык. А уж если цель поставлена, то достигалась она обычно быстро.

Я не знаю, каких усилий папе стоило выучить латышский язык, но с 1957 года, когда я уже не пропускал ни одной тренировки в Риге, папа руководил командой уже по-латышски. То есть все тренировки, игры, тайм-ауты он вел исключительно на этом языке. Мне в этом смысле было гораздо проще. Я вырос во дворе, где моими друзьями были как русские ребята, так и латыши, так что разговаривать и на том и на другом языке для меня было делом обычным.

Меня даже в школе освободили от латышского, потому что я был единственным русским, говорящим по-латышски в детской команде. Кроме того что папа освоил новый для себя язык, что очень помогло ему в работе, он еще обладал таким командным, громким и звонким голосом, что игроки были настроены на него в любой ситуации. Когда фраза доносится папиным голосом, она доносится до ушей, до головы, до самого мозга, невзирая на то, насколько шумно в зале и сколько болельщиков настроены против тебя. Мы слышали его и в Тбилиси, и в Барселоне, и в Мадриде... Папин свист, который мы всегда различали на фоне свиста трибун, а затем выкрик какой-нибудь команды: «Вперед!», «Защита!», «Спокойно!».

Или «Merigi, puiki!», что означало: «Спокойно, мальчики!» Так уж он к нам обращался — «мальчишки» или «мальчики». Хотя не все из его баскетболистов были «мальчишками». В той команде — рижском СКА, который стал первым обладателем Кубка европейских чемпионов в Европе, было еще три папиных ровесника и даже один, кто был на год старше папы, — Леон Янковский. Вот такая команда. Что касается конфликтной ситуации с Улисом Хех- том, то, видимо, упрямство и неприятие со стороны Улиса разбивалось о трудолюбие и желание папы выстроить с ним доверительные отношения.

Каким бы ни было поведение Хехта, папа не мог отказаться от хорошего игрока, поэтому стремился к тому, чтобы он наконец стал воспринимать его как тренера. В конце концов это удалось. Улис Хехт на Спартакиаде народов 1956 года, которую сборная Латвии блестяще выиграла, был одним из самых полезных баскетболистов команды. Но это был, пожалуй, последний сезон, когда Улис играл на таком уровне.

Он сам потом написал книгу о баскетболе и рижском СКА. Написал ее, правда, на латышском языке, и мне ее потом по телефону переводили рижские друзья, с которыми я по-прежнему иногда общаюсь. Так вот в этой книге он не без иронии написал: «Будучи антигероем книг Гомельского, я хочу сказать, что, наверное, не надо было ломать мой характер до конца.

Я бы еще продержался в баскетболе на характере. Но я верил тренеру Гомельскису бесконечно. И когда он мне сказал, что пора заканчивать, я не стал с ним спорить». Улис Хехт закончил с баскетболом, не доиграв до тридцати лет, хотя был еще в полной силе. Ведь не хватало ему только роста. После Олимпиады в Мельбурне 1956 года баскетбол стал стремительно «расти», и с ростом сто девяносто сантиметров уже трудно было играть тяжелого крайнего форварда. Но с другой стороны, списывать его было явно рано: этот яркий, одаренный игрок был еще в очень хорошей форме. Его физическая сила, ум и совершенно уникальная техника давали команде дополнительный игровой потенциал.

В той команде был еще один игрок сборной СССР, которого нельзя обойти вниманием. Еще один антигерой — Гуннар Силиньш по прозвищу Сила. Можете себе представить, насколько он был популярен в Латвии, если к игроку-латышу приклеилось русское прозвище. Силой его прозвали по первым трем буквам его фамилии, а вовсе не за выдающиеся физические данные. Ростом сто девяносто семь сантиметров, худой, длиннорукий, очень подвижный, внешне он ничем особым не выделялся, но в его манере играть в баскетбол было что-то необыкновенное.

На площадке он становился невероятно агрессивным, и при хорошей технике и стартовой скорости главным оружием Силиньша в нападении был проход. Кроме того, он как никто умел резко останавливаться на скорости, после чего делал обманные движения на бросок. Очень часто защитники выпрыгивали на это обманное движение, а Силиньш отпрыгивал, пусть и невысоко, но со своим ростом и длинными руками легко забивал мячики из-под кольца. Причем он же не мячом обманывал. Это было обманное движение головой, иногда даже подбородком, а иногда и просто глазами. Ему стоило только посмотреть наверх, как защитник уже «полетел»... Эту особенность Силиньша знали все, но вот сделать ничего не могли. Мой дядя, Евгений Яковлевич, рассказывал одну удивительную историю о матче городов, который проходил в 1955 году в Ленинграде на баскетбольной площадке академии.

В матче Рига—Ленинград встретились два игрока, которые друг друга очень не любили, — Гуннар Силиньш и Виктор Харитонов: Сила и Хряпа. Что можно точно сказать про Харитонова, так это то, что с головой у него было все в полном порядке. Это думающий и очень хитрый баскетболист. И вот представьте себе такой эпизод: после прохода в лицевую линию Силиньш останавливается под кольцом сборной Ленинграда и делает одно обманное движение головой — Харитонов не реагирует и не выпрыгивает; тот делает второе обманное движение — Харитонов не выпрыгивает, а только поднимает две руки вверх; потом третье обманное движение... сейчас уже свистнет судья, пора бросать! И в этот момент Харитонов сгибает вытянутые вверх и немножко вперед руки, локти сводит вместе, Силиньш выпрыгивает и затылком попадает прямо в локти Харитонова...

Тут уже не до броска — очень больно! Большой радости на трибунах академии от того, что «наш» перехитрил латыша, не было, потому что сделано это было нарочно, как говорят шахматисты, — домашняя заготовка. Может быть, кто-то дал ему совет, может, Хряпа сам до этого додумался...

Но после этого раз десять подумал бы Силиньш, прежде чем снова делать такой каскад обманных движений. А главное, что судьи не наказали Харитонова, ведь он находился без движения, поэтому давать персональное замечание было не за что. Но Рига любила Силиныпа не только за то, что он был классным баскетболистом. Он был тем человеком, который в силу своей популярности определял даже направление моды.

Чуть-чуть сдвигая вниз узел галстука, он мог себе позволить расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки... Жуир, бонвиван, пижон — как угодно. Но ему подражали. Однажды из какой-то зарубежной поездки Гуннар привез белые носки, и через две недели уже вся рижская молодежь ходила в белых носках. Это говорит о многом. Поэтому, как вспоминал папа, было безмерно обидно, что такой необыкновенный талант не прошел испытания славой. Возможно, у Гуннара на каком-то генетическом уровне была тяга к спиртному: он никогда не отказывал людям, которые хотели с ним выпить. Однако алкоголь и баскетбол — это трудно совместимые вещи.

Нарушение же режима при папе каралось самыми жесткими методами. В общем, представьте себе, что еще не великий тренер Александр Гомельский на одной из тренировок от своего баскетболиста уловил характерный запах. На другой тренировке ситуация повторилась, и он был вынужден сделать этому игроку замечание, чувствуя, что тот просто не может трудиться в полную силу.

А летом 1955 года произошла история, которую мой папа всегда стыдился вспоминать. Команда жила на загородной базе, до которой можно было легко добраться на автобусе прямо из центра города. И как-то вечером Гуннара Силиньша не оказалось на месте. Он появился где-то около полуночи, сильно выпивший. Александр Яковлевич его встретил, и поскольку разница в росте была большая, сто шестьдесят девять сантиметров у папы и сто девяносто семь — у Гуннара, он сказал ему: «Ну-ка нагнись!» Гуннар, ожидая, что тренер начнет его ругать, подчинился и нагнулся.

А тренер не стал ругать, тренер просто ударил его по лицу. Причем серьезно, практически послав в нокаут. Это был единственный раз, когда отец ударил игрока. И после той неявки Силиныиа папа решил отчислить его из команды. Однако все произошло не совсем так, как планировал Гомельский, и далеко не так, как хотел бы Гуннар Силиньш. Все-таки организация была армейская, и уставная система отношений диктовала свои порядки. Перед началом сезона 1955/56 года Силиньша перевели на новое место службы. Он стал игроком ЦСКА.

Переехав из Риги в Москву, Гуннар играл там до 1959 года. Только в 1960 году двадцатидевятилетний Силиньш вернулся в Ригу, причем вернулся уже не рядовым, а в звании старшего лейтенанта. И провел еще один сезон за рижский СКА. Но вот выпивать, к сожалению, не перестал, поэтому от его услуг Александр Гомельский все-таки был вынужден отказаться.

Центровым в команде СКА был двухметровый Таливалдис Калхерт. Фамилия у него немецкая, поскольку папа немец, а имя латышское. Тедис обладал хорошей техникой, прыжком и неплохим крюком, что позволяло играть этому двухметровому баскетболисту на позиции центрового. Однако человек он был настолько добрый и неагрессивный на площадке, что терял из-за этого практически все свои преимущества. Не поверите, он просто стеснялся сделать больно противнику.

Папа с этим боролся и пытался воспитать в нем спортивную злость. Но вот чего Тедис был лишен напрочь, так это как раз той самой спортивной злости, поэтому в стартовом составе он не выходил. А вот в стартовом составе на поле появлялся Ян Остроухс. Это был уникальный баскетболист и единственный, кстати, кто в этой команде превосходил папу по возрасту. У Яна был совершенно фантастический крюк. Он мог попадать из углов площадки, причем когда бросал из правого угла, то смотрел за лицевую линию, а если из левого, то практически за свое кольцо. Это было что-то необыкновенное. Крюк посылался в кольцо чуть ли не с семи с половиной метров и с траекторией, когда высшая точка полета мяча была намного выше, чем верхний край щита.

Этот номер впору было демонстрировать в баскетбольном цирке «Гарлем Глобтроттерс». Вот такой был центровой. Медлительный, не очень прыгучий, но обладающий огромной физической силой. При росте сто девяносто четыре сантиметра плечи у него были совершенно неимоверной ширины. А ладони такие, что на каждой из них, казалось, могли разместиться целых два баскетбольных мяча. Вот эта команда да плюс сам папа, который менял одного из защитников — либо Валдманиса, либо Янковского, в 1954 году выиграла летний чемпионат Латвии. В этих соревнованиях принимали участие двадцать команд, из которых только четыре были рижские. Вы представляете, целых шестнадцать команд были из провинции, то есть практически каждый небольшой латышский городок в те годы мог выставить свою собственную баскетбольную дружину!

Важен этот чемпионат тем, что один из его туров проходил в Цесисе. Это такой небольшой город в центре Латвии, окруженный лесами, очень красивый и чистый. И там произошла определяющая для тренера Гомельского встреча. Команда СКА выехала на игры в Цесис не на автобусе, а на бортовой машине с брезентовым верхом. Папа как тренер и офицер сидел на месте старшего машины, то есть в кабине, а вся команда находилась в кузове. И вот уже подъезжая к Цесису, он увидел совершенно необыкновенную картину. По дороге едет велосипедист, голова которого выше, чем голова Александра Яковлевича Гомельского, сидящего в кабине грузовика.

Отец приказал остановить машину, выскочил и попросил этого здоровяка остановиться. На велосипеде ехал Янис Круминьш. Рост этого человека двести восемнадцать сантиметров, игровой вес сто сорок три килограмма. Когда машина остановилась, кто-то из игроков из кузова все-таки соскочил и, увидев Круминьша, произнес фразу, которую папа потом повторял множество раз: «Вот бы нам такого центра!»

И начались уговоры... Янис родился в 1928 году — они с папой ровесники. Ко встрече с папой он был вполне доволен своей жизнью. У него была редкая профессия — смолосборщик. Для этой профессии высокий рост — большое подспорье. Чем выше ты делаешь на сосне зарубки, тем быстрее вытекает смола. Смолосборщику платили за килограммы собранной смолы, так что зарабатывал Ян неплохо, и сманить его заработком в Ригу никак не удавалось. К тому же он уже пробовал себя в спорте, и опыт этот был отрицательным. Первым, кто его нашел, был тренер по метанию копья из Риги. Тот человек, который через несколько лет воспитал Яниса Лусиса — двукратного олимпийского чемпиона.

Так вот именно он был первым, кто уговорил Круминьша поехать в Ригу и попробовать себя в спорте. Но метателя копья из Яна не получилось. Физической силой он был награжден от природы очень большой, а вот скорости и резкости, которые необходимы при завершающем движении, у Яна не было совсем. Потом во время тренировок на стадионе его углядел тренер по борьбе, который стал уговаривать Яна Круминьша стать борцом классического стиля. Но и борца из Круминьша тоже не получилось. Силища у него было огромная, я даже видел, как он гвоздем дюймовую доску пробивал! Брал носовой платок, оборачивал им шляпку гвоздя и бил кулаком.

Но для того чтобы быть борцом, нужно быть еще и очень координированным человеком. А координации Яну в то время еще не хватало. Удивительная вещь, но опять помогла армия. Круминьшу, поскольку он закончил школу и не учился ни в каком высшем учебном заведении, пришла повестка о призыве. А кого тренировал Гомельский? Как раз армейскую команду. Папины уговоры и призыв в армию Круминьша совпали, и уже в ноябре следующего года Янис прибыл в рижский СКА.

Мне в ту пору еще не исполнилось и двух лет, а я завороженно смотрел на то, как папа работал с Круминьшем. Это были удивительные тренировки. Ведь с Яном нужно было заниматься буквально всем, начиная с бега. Плавал он как корабль, я даже помню, что он меня маленького на спине катал. А вот бегал он хуже некуда. Поэтому сначала папа учил его бегать на носках. Потом не бегать по прямой, потому что баскетболисты по прямой, даже такие, как Ян, не бегают. Я не скажу, что это был быстрый бег, все-таки при росте двести восемнадцать сантиметров длина шага составляет почти два метра!

Немножко забегая вперед, хочу рассказать, как 1956 году во время Спартакиады народов СССР в Москве на Малой спортивной арене состоялся матч Латвия — Казахстан. За Казахстан играл самый высокий баскетболист того времени Увайс Ахтаев, рост которого составлял двести тридцать три сантиметра. Представьте себе, он был выше Яна на целых пятнадцать сантиметров! Так вот тактика сборной Латвии состояла в том, чтобы Ян Круминьш убегал от Увайса Ахтаева в быстрый прорыв. И Ян действительно убегал! Это было нечто необыкновенное.

Говорят, что Ян так быстро не перемещался по площадке никогда в жизни. Ни до, ни после. Но как они с папой к этому готовились... На легкоатлетическом ядре стадиона СКА, если позволяла погода, маленький Гомельский и большой Круминьш нарезали четырехсотметровые круги и как умалишенные прыгали на одной ножке по ступенькам трибуны, после чего оттуда сверху прыгали уже на двух ногах. Помимо дополнительных тренировок папе для Яна приходилось решать и кучу всяких организационных проблем. Например, искать и заказывать кеды пятьдесят четвертого размера.

В Латвии их не делали, и единственным, кто их выпускал, была экспериментальная фабрика спортивных изделий в Москве. Поэтому, чтобы не мелочиться, заказывали сразу по двадцать пар. Когда Яна призвали в армию, пришлось дойти до командующего округом генерала армии Баграмяна с тем, чтобы он приказал сшить ему сапоги соответствующего размера. И точно так же на заказ ему шили всю форму, в том числе галифе и гимнастерки. И вот тут я, наверное, первый раз в этой книге, но далеко не последний буду обращать ваше внимание на то, что у Александра Яковлевича, моего папы, была одна фантастическая способность.

Он трудолюбивый, талантливый, энергичный тренер и не менее трудолюбивый, энергичный, и если можно вообще говорить о таланте администратора, то и очень талантливый администратор. Менеджер, как сказали бы сегодня. Вы не представляете, сколько всего за свою карьеру ему приходилось пробивать, доставать, заказывать только для того, чтобы головы игроков, которых он тренирует, ничем, кроме баскетбола, не были заняты. На каждой ступени карьеры, даже будучи тренером сборной СССР, готовящейся к Олимпиаде 1988 года в Сеуле, ему все равно приходилось думать о том, где будет проходить реабилитационный период Сабонис.

Или чтобы при заказе формы никто не забыл, что рукава у куртки для Мышкина и Панкрашкина должны быть длиннее, чем у остальных. То есть сколько мелочей приходилось держать в голове и даже то, каким образом доводить дела, связанные с командой, до ума, чтобы она не чувствовала себя обиженной и чтобы никто из игроков не чувствовал себя изгоем! Ведь для некоторых баскетболистов повышенное к ним внимание воспринималось крайне болезненно. Например, тот же Ян, хоть и терпеливый человек, но очень обидчивый.

Он и в лес-то, по-моему, ушел, чтобы не подвергаться насмешкам людей. Для него смешок за спиной, когда он просто идет по улице, — это был большой удар по самолюбию. А обиженный человек не будет так хорошо и продуктивно играть в баскетбол, как человек, уверенный в себе. И вот его, кроме того чтобы научить бегать, прыгать и правильно ловить мяч, еще нужно было научить быть уверенным в себе. Это поразительно, но когда двадцатишестилетний Круминьш приехал в город, то выяснилось, что он настолько стеснительный, что никогда в жизни не знакомился с девушкой! То есть он сам для себя решил, что никогда не женится, потому что такой страшный и большой не может понравиться ни одной девушке.

Поэтому когда состоялась долгожданная свадьба Яна Круминьша и Инессы — это было событие практически республиканского значения. Ведь браком сочетались лучший скульптор и лучший спортсмен республики... Если я не ошибаюсь, то на свадьбе у Круминьшей гуляло около полутора тысяч человек! Невероятно, сколько труда надо было приложить папе, чтобы к Яну пришла уверенность в себе и понимание того, что он великий, а от этого красивый и желанный.

А как папа учил Круминьша ловить мяч! Никогда не забуду, как он ставил его в футбольные ворота и бил ему пенальти баскетбольным мячом, требуя, чтобы тот мяч не отбивал, а ловил. Я потом видел, что также учили ловить мяч Володю Ткаченко, Витю Панкрашкина, который был далеко не такой высокий и не такой физически сильный, как Круминьш, — в общем, так учили ловить мяч всех высокорослых.

Именно в тот период, как мне кажется, в том самом 1955 году закладывались основы методик, упражнений, и я даже больше скажу, закладывались основы школы Гомельского — Гомельского-тренера. Именно на той команде, которая начала осуществлять мечты Александра Яковлевича, он экспериментировал, причем экспериментировал смело и успешно. Очень многие недоброжелатели папы говорили: мол, не найди Гомельский Круминьша в Цесисе в 1954 году, стал бы он великим тренером?

Я для себя отвечаю однозначно — все равно бы стал. Во-первых, та команда и без Круминьша заняла четвертое место в СССР. А во- вторых, папа давно искал высокорослого центрового. Не нашел бы Яниса, нашел бы кого-то еще. Кстати говоря, ведь из пятерки самых высоких игроков того времени: Круминьша — двести двадцать, Ахтаева — двести тридцать три, Давидса — двести десять, Петрова — двести двенадцать и Эглитиса — двести тринадцать сантиметров — папа нашел двоих.

Поэтому я думаю, что унижать его разговорами о том, что без Круминьша Гомельский не стал бы тренером, просто смешно. Хотя для него такие слова даже не были унижением — он просто не обращал на это внимания. Спортивный клуб армии — это объединение спортсменов многих видов спорта. С кем-то папа дружил, кто-то бывал у нас дома, и вот я вспоминаю, как однажды стал свидетелем беседы между папой и дядей Лешей Леоновым — известнейшим в стране мотогонщиком, который к тому времени уже был тренером наших мотогонов в Риге. Кстати, в 1959 году, когда у нас появилась наша первая «двадцать первая» «Волга», именно он учил папу водить машину.

И от того, что его учил мотогонщик, у папы долгое время была агрессивная манера езды и привычка обгонять всех и каждого. Но тот разговор между ними произошел совсем на другую тему. Отец объяснял, что не может выбирать ту тактику, которая в мире сейчас самая модная. «Я вынужден выбирать ту тактику, которая наиболее соответствует моему составу игроков. Я бы хотел бежать в быстрый прорыв быстрее ветра, да куда ж я с Круминьшем-то побегу?

Чем больше разница в росте в пользу Круминьша, тем быстрее убегает от него соперник». Поэтому и схему быстрого прорыва для своей команды СКА папа придумал только одну. То есть она была справа или слева, но ни в коем случае не в центре площадки. Круминьш, или любой другой большой, подбирая мяч под своим щитом, отдавал мяч не в центр, не на штрафную линию, не на дугу — а к боковой.

И там, у боковой, либо Майгонис Валдманис, либо Валдис Муйжниекс этот мяч принимают. И в зависимости от того, кто принимает, игрок защитной линии без мяча делает диагональный рывок под кольцо соперника. То есть быстрый прорыв либо развивается в две передачи и завершается броском из-под кольца, либо не развивается вовсе. Решение об этом должен был принимать человек, который получает первую передачу.

Сейчас говорить о том, что игрок задней линии сам принимает решение, даже смешно, потому что все давно это делают сами. А вот в 1955 году это было новаторство. В баскетбол играли совсем в другом темпе, и тренер запросто успевал отдавать нужную команду. Поэтому самостоятельность игроков и та схема, которую разработал отец для проведения быстрого прорыва, по крайней мере, четверть-то очков приносили всегда. Сама по себе схема, как потом выяснилось, не папино изобретение. Просто в Советском Союзе до папы ее никто не использовал.

Но в одном из клубов Национальной баскетбольной ассоциации — «Бостон Селтикс» — тоже работал тренер-новатор. Звали его Арнольд Ауэрбах. И когда эти тренеры впервые встретились в 1962 году, тогда-то и выяснилось, что в 1955—1956 годах они применяли одну и ту же схему развития быстрого прорыва. Только Ауэрбах для своей команды придумал ее на год раньше папы.

Следует ли из этого, что Александр Гомельский позаимствовал идею? Я вас уверяю, что нет. Папа тогда еще не знал ни одного слова по-английски. Да к тому же его заокеанский коллега не написал еще ни одной книжки. Просто есть определенные законы, по которым развивается спорт, в том числе и баскетбол. И если эта схема должна была быть изобретена, ее изобрели. Я очень рад тому, что новаторство отца приносило успех.

Ведь это очень взаимосвязанные вещи — появление новой тактической схемы и почти мгновенный успех той команды, которая первой эту схему применила. Потом к ней привыкают, потом находят оружие, потом баскетбол делает следующий шаг... И снова кто-то находит что-то новое. И вот папа за время своей тренерской карьеры делал это далеко не один раз, чем очень гордился. Кстати говоря, уместно будет сказать еще об одной его черте, которая вызывает у меня уважение. Александр Гомельский никогда не сидел на своем изобретении — «не дай бог, чтобы кто-то узнал». Напротив, когда у нас появился свой специальный журнал «Спортивные игры», его методички публиковались там не реже одного раза в год. Он писал книги, статьи, он делился наработками! И никогда не зажимал то, до чего додумался первым.

В период с 1953 по 1956 год произошли еще некоторые события, о которых я хотел бы рассказать. Первая история будет связана с моей мамой. Ольга Павловна Гомельская первые два года нашей жизни в Риге чувствовала себя одинокой. Не очень хорошо был устроен быт.

Папа как молодой тренер зарабатывал немного. Некому было помочь с ребенком, то бишь со мной. К тому же, как выяснилось, мама практически не умела готовить. Впрочем, она и по дому тоже ничего делать не умела. Какое же слово правильнее употребить? Наверное, в то время она была плохой хозяйкой. Как это обычно бывает, она оказывала на папу давление: «Саша, давай вернемся в Ленинград», «Саша, давай вернемся домой». Очень много раз за эти первые полтора года она просила вернуться в родной Ленинград.

Скорее к счастью, чем к несчастью, но от желания папы, поскольку он был военный, все-таки мало что зависело. Хотя желание уехать у него тоже было. Он ходил к командующему округом Баграмяну и просил его перевести для дальнейшей службы в Ленинградский военный округ. На что генерал армии Баграмян ответил: «Слушай, Гомельский, вот я поеду к себе в Армению, вот он поедет к себе в Грузию, а ты поедешь к себе в Ленинград. А кто здесь-то служить будет?» В общем, в Ленинград к середине 1955 года вернуться не удалось.

Но потом бытовые условия стали улучшаться, мы получили пусть и не отдельную, пусть и не в центре города, но квартиру. Точнее, это были две комнаты в коммуналке, которая находилась в районе, называемом Задвинье. Кроме этого, за победу в чемпионате Латвии папа получил премию. Наконец-то была куплена первая мебель. У родителей появилась, как они смеялись, своя первая кровать. Причем даже не двуспальная, которая бы просто не влезла в маленькую комнату, а полуторка. Мама стала брать уроки кулинарного мастерства. Наша соседка по первой квартире, что на улице Мерке- ля, Зоя Павловна Хлебникова, была удивительная хозяйка. Как будто сама фамилия Хлебникова говорила сама за себя.

Так вот она научила маму варить супы, печь пироги и папины любимые кулебяки с капустой. Потом, когда мы были в Питере, мама у бабушки Фани научилась готовить фаршированную рыбу, которую папа тоже очень любил, и гусиную шейку, которую у нас в семье готовили только по праздникам. За гусями, кстати, приходилось ездить в Литву. Так что у мамы проснулись кулинарные таланты, я подрастал, и, как говорил один наш лидер, жизнь становилась все веселее и веселее. Все лучше и лучше материально.

В заключение этой главы я хотел бы обратить ваше внимание еще вот на что. Прибалтийский военный округ включал в себя три прибалтийские республики: Эстонию, Латвию и Литву. И во всех этих республиках баскетбол был национальным видом спорта. Поэтому с того момента, как папина команда стала выигрывать чемпионат Латвии и занимать призовые места в первенстве СССР, в ней стали появляться нелатышские игроки.

Например, литовец Сарпалюс или Яак Липсо, который был, пожалуй, самым талантливым игроком эстонского баскетбола после Ильмара Куллама. Но вот чего папа в Риге так и не добился, так это того, чтобы команда СКА получила статус национальной команды. Всегда либо «Спартак», либо «Даугава», а начиная с 1957 года и ВЭФ — команда вагоностроительной рижской фабрики — пользовались у болельщиков большей популярностью. Ясное дело, профессионального спорта в Советском Союзе не было, и почти при каждом крупном предприятии создавалась команда, в которой люди играли в баскетбол. А уж как они получали зарплату, были они мастерами- электриками или еще кем-то, никого не волновало. Так вот статуса национальной латышской команды и появления своих болельщиков папа так и не дождался.

И очень часто он связывал это с собой. С тем, что он не латыш, и как бы он хорошо ни говорил по-латышски — а в последние наши годы в Риге он и интервью давал, и даже репортажи о баскетболе мог вести на латышском языке, — так и не получил статуса национального тренера. Даже с приходом побед, даже с повышением до старшего тренера сборной команды СССР по баскетболу. Так что вот эта папина мечта, пожалуй, единственная в рижский период, которая так и не сбылась.

... продолжение следует...