Tribuna/Футбол/Блоги/Регрессия к среднему/Футбол – это опыт подчинения потоку игры

Футбол – это опыт подчинения потоку игры

Главное из работы Саймона Кричли «О чем мы думаем, когда думаем о футболе»

20 сентября 2019, 01:12
4
Футбол – это опыт подчинения потоку игры

Главное из работы Саймона Кричли "О чем мы думаем, когда думаем о футболе"

Многие люди (особенно американцы) считают футбол скучным. Это неверно, это они скучны, думая так. Напротив, футбол более медитативный и «умный», чем многие другие виды спорта. Футбол – это опыт подчинения потоку игры.

«Хорошая игра проходит очень тихо». Ритм футбола – это не стаккато бейсбола или, скорее, стрельбы по тарелочкам, это больше легато с его плавным, непрерывным и неуловимым течением времени. Футбол – это также и об изменениях ощущения времени. Это изменения в интенсивности переживания, когда в какой-то момент время становится чем-то податливым, пластичным и эластичным. Подобное происходит и с пространством. Футбол – это интерпретация пространства.

Социализм

Говоря о команде, мы обычно имеем в виду целостную систему, выстроенную в динамической конфигурации. Это матрица движущихся и постоянно меняющихся местами узлов, стремящихся сохраниться в едином формате. Команда – это мобильная трансформирующаяся конструкция, противостоящая некоей тождественной системе соперника. Главная цель команды заключается в том, чтобы вне зависимости от выбранного стиля игры – агрессивного либо пассивного – захватить и контролировать пространство.

Свобода и порядок действий отдельного игрока, называемых Сартром праксисом, подчинены команде: они могут быть как интегрированы в систему, так и выходить за ее рамки, но коллективная деятельность группы позволяет совершенствовать индивидуальные показатели путем погружения в организационную структуру. Происходящие в организованной среде процессы можно охарактеризовать как постоянную диалектическую взаимосвязь коллективной ассоциативной деятельности группы и благоприятно развивающихся индивидуальных действий игроков, существование которых возможно лишь в рамках команды.

Итак, футбол – это «движение социума, свободная ассоциация людей», как сказал Карл Маркс в своей книге «Капитал» (хотя, к сожалению, он говорил не о футболе). Почему футбол так важен для многих из нас? Прежде всего, потому, что эта игра сплачивает людей по зову сердца, а не по принуждению и дает каждому живое чувство общности интересов. И, развивая данную тему, рискну предположить, что оптимальная политическая форма футбола – социализм.

В этом, пожалуй, как раз и заключается одно из самых серьезных и глубоких противоречий футбола: его общественная формация – это ассоциация, социализм, общительность, коллективизм футболистов и болельщиков, и тем не менее его материальный субстрат – это деньги, грязные деньги из очень сомнительных источников, происхождение которых нередко вызывает вопросы у компетентных органов.

Десубъективизированный футбол

Меня в «Истине и методе» интересует способ, которым Гадамер начинает свою аргументацию с учетом игры. Ключом и отправной точкой здесь является сама играемая игра, а не играющий в нее субъект. Подхватывая замечание Мерло-Понти, упоминаемое выше, игра не является вопросом индивидуального сознания, населяющего объективное игровое поле. Для того чтобы понять игру, мы должны оставить язык субъектов и объектов, сознания и якобы неодушевленных предметов. Игроки должны глубоко погрузиться в игру, раствориться в ней, а не прокручивать ее в голове. Игроки знают, что игра – это игра, и вдобавок знают, что игра игривая. Тем не менее, игра должна быть сыграна с игривой серьезностью. Это то, что я имею в виду, говоря, что нам нужно «десубъективизировать» футбол. Чтобы понять, что происходит в футболе, игрокам и болельщикам нужно освободиться от мыслей, выбросить все лишнее из своей головы.

Игра берет первенство над сознанием игры, то есть она не объясняется субъективными интенциями, состояниями мозга или биологическими функциями, равно как и бесконечными статистическими данными и информацией. Все это может быть необходимыми каузальными условиями для игры, для того, чтобы игра в футбол стала возможной (находиться в сознании и боевой готовности, не травмироваться, пытаться реализовать как можно больше голевых моментов), но этого недостаточно для описания жизни интересующего меня феномена. Нет, цель игры – сама игра. И она не является выражением какой-то внутренней психологической реальности.

Поэтому на первом этапе нам необходимо отделить футбол от нашей бесконечной одержимости тем, что творится в головах и телах игроков, по аналогии со стандартным глупым вопросом интервьюера: «Что происходило у тебя в голове, когда ты забил гол?» Если игрок играет хорошо, то в его голове происходит не так уж и много, и в этом вся суть: игра, а не игровое сознание. Если мы сможем разграничить футбол и нашу одержимость мозгом, сознанием и тем, что якобы творится в наших головах, то тогда мы будем способны оценить специфичность феномена футбола. Какой бы «ум» ни был в игре, он не в голове, он снаружи, рядом с другими игроками и фанатами. С ними, а не обособленно от них. Кто знает, быть может, футбол нуждается в улье умов, в коллективном разуме или в простирающемся уме, который озаряет внешнюю сторону вещей, сияет на поверхности игрушек. Вот почему нам нужно десубъективизировать футбол.

Футбол – это игра движения, состояния и формы, что не является ни объективной в каком-либо натуралистическом смысле, который можно было бы объяснить с помощью процедур эмпирической науки, ни только лишь субъективной. Следовательно, если мы задались целью десубъективизировать футбол, то в равной мере нам также нужно деобъективизировать его. Под этой слегка уродливой формулировкой я подразумеваю, что футбол занимает место в промежутке, где-то между.

Футбол играется между мирами субъективности и объективности, на определение границ которых современность потратила довольно много времени, особенно Кант в своем кропотливом, восхитительном, но в конечном счете сомнительном критическом проекте («Критика чистого разума»).

Если позаимствовать жаргон влиятельного французского философа и бывшего военноморского офицера Мишеля Серра, можно сказать, что футбол располагается в Среднем царстве и играется квазиобъектами и квазисубъектами, именуемыми игроками, в игру, которая не объясняется объективными причинными полномочиями

Для того чтобы понять феномен игры, нам не только нужно выбросить все из головы и освободиться от одержимости психологией, сознанием и внутренними состояниями, но и предоставить определенную жизнь вещам, которые заполняют поле игры. Ибо они отнюдь не просто безжизненные, неодушевленные предметы.

Наблюдать за футбольной игрой – это как входить в анимическую вселенную, где все живое: игроки, их майки, поле, развевающиеся шарфы, флаги и баннеры, огромные телевизионные экраны на постаментах, показывающие повторы, – все наделено какой-то душой. И опять же, эта душа здесь – не какой-то объект внутри, в голове или под сердцем, это одушевление происходит на поверхности, которую мы видим. Все кажется живым. Даже мяч кажется абсолютно живым. Кажется, что он оживляет сам себя, что он обладает разумом и осознанием. Это квазиобъект, наполненный субъективными инвестициями и зависший между одушевленным и неодушевленным. На этом месте позвольте мне сделать паузу и привести нечто странное – мысль, позаимствованную из текста Д. Грэма Бёрнетта:

Бёрнетт цитирует рассуждения Дона Делилло об американском футболе: «Футбольный мяч знал, что речь идет об игре в футбол. Он знал, что он и есть центр игры. Он осознавал свою футбольность».

В 1974 году Томас Нагель написал одну из самых нашумевших за последние полвека статей по проблеме сознания – «Что значит быть летучей мышью?» . А что значит быть мячом? Я позволю себе рискнуть и продолжить строить домыслы на эту тему. Мяч чем-то похож на куклу, куклу чревовещателя. Мы знаем, что кукла эмпирически и объективно представляет собой обычный кусок дерева, покрытый тряпьем, который чья-то рука поднимает вверх за задницу. Это не живое. И все же кукла чувствует себя живой, когда говорит, – точно так же, как мяч, который оживает, когда им начинают играть.

Но странная вещь: даже когда чревовещатель не вдыхает в марионетку жизнь, когда она, покинутая и заброшенная, просто валяется в пыли на чердаке, в ней все еще чувствуется жизненный потенциал, ужасающий потенциал. Вот почему куклы, зависшие где-то между жизнью и смертью, не примкнувшие ни к одному царству, ни к другому, источают такой сверхъестественный страх.

Нечто аналогичное можно сказать и о мяче. Даже если он лежит нетронутым на полу, если он, забытый всеми, спрятан в шкафу, у него по-прежнему сохраняется потенциал для движения и жизни. И трудно, почти невозможно противостоять призыву, который он излучает: «Ну давай! Возьми меня, поиграй со мной!» Дело в том, что мы чревовещаем через футбольный мяч. Мы оживляем его своей жизнью, а заодно оживляем и себя, ощущая при этом особо интенсивное чувство живительности, которое разделяем и с мячом, являющимся, возможно, квинтэссенциальным квазиобъектом.

О зрителях

Футбол – это место, где драма национальной идентичности или неидентичности пророчески разыгрывается сама собой вопреки истории насилия и войн. Истинный характер драмы не находится в тексте, или в сценарии, или в ремарках, не говоря уже о субъективных замыслах драматурга, которые частенько могут быть обманчивыми и даже бредовыми. Нет, истина драмы проявляется в исполнении и как перформанс.

Как писал Гадамер в книге «Истина и метод»: «На самом деле драма существует, только когда она разыгрывается, и в конечном счете музыка должна звучать». Это относится и к футболу.

Сложнейшие тактические планы, составленные на iPad или сведенные воедино после бесконечных консультаций в больших черных кожаных папках, которые так любит Луи ван Гал, теряют всякий смысл с первым свистком судьи в начале матча. Пресс-конференции и интервью с тренерами и игроками всего лишь способ приятно убить время, а суть футбола содержится в матче, в процессе самой игры. И конечно же музыка должна звучать. Не петляющими, тонкими ритмами дорических од, исполняемых трагическим хором, а постоянным, комплексным хоральным сопровождением пения фанатов, которое может оказывать почти гипнотический эффект, отзываясь эхом на игру и передавая энергетику действий на поле.

Давайте обратимся к зрителю. Если футбол – это игра, которая играется, и игроки должны раствориться в ней, тогда игра разыгрывается перед зрителями и для них. Не так ли? Для Гадамера природа зрителя определяется его присутствием. А именно: зритель должен присутствовать – там, в театре, в театроне. И это то значение, которое Гадамер приписывает теоросу, зрителю античного древнегреческого театра, сидящему на скамье в громадном зрительном зале, обычно вырубленном в естественном скалистом уклоне, как Театр Диониса в Афинах.

Теоросы участвуют в драме, находясь там и отдаваясь перформансу, спектаклю или игре. Это участие состоит в том, чтобы присутствовать на спектакле и внимательно следить за ходом действия, а не зевать по сторонам, откровенно скучая и мучась от происходящего. Это участие, которое требует некоего самозабвения: мы не следим за собой, мы смотрим на сцену и лишь подчас осознаем себя смотрящими пьесу здесь и сейчас.

Зритель сидит на расстоянии, которое Гадамер называет «абсолютной дистанцией», и находится как бы поодаль от игры – не вмешивается в нее, не вторгается на поле, срывая или останавливая действо. Эта дистанция избавляет зрителя от прямого участия в представлении. Это эстетическая дистанция, или лучше сказать – теоретическая дистанция, необходимая для того, чтобы смотреть и видеть пьесы и игры. Таким образом, зрители участвуют во всем этом, принимая теоретическую дистанцию от представленной практики или имитации действия.

Зритель находится на задумчивом расстоянии от игры, теоретической или эстетической дистанции, которая представляет собой зрительский способ участия. Это не означает, что болельщики абстрагировались от хода матча – просто они участвуют в процессе своим присутствием и постоянной внимательностью.

С моей точки зрения, футбол – убедительный пример дискурсивной рациональности. Вполне возможно, что футбол – это единственная область человеческой деятельности, к которой применимо заявление немецкого философа и социолога Юргена Хабермаса о консенсуальном характере коммуникативных действий и силы лучшего аргумента. Мы поддерживаем нашу команду и имеем веские основания для этого. Но и фанаты других команд поступают точно так же.

Я помню слова Бернарда Уильямса, рассказавшего как-то, что в течение своей продолжительной и выдающейся академической карьеры он лишь однажды был свидетелем того, как философ изменил свое мнение. Это случилось во время исследования британским правительством вопроса о природе и последствиях жестокого обращения с детьми, когда ужасные доказательства педофильной порнографии заставили высокоморального философа пересмотреть свое мнение о необходимости нового парламентского законодательства.

Я провел всю свою академическую карьеру, слушая ученых, выступающих с докладами: тысячи людей, тысячи представленных исследований. Но я не припомню ни одного случая, чтобы ответ на слова оратора прозвучал так: «Доктор Смит, благодарю вас за столь содержательную лекцию и убедительные аргументы. Вы были правы. Я был неправ». Такого не бывает никогда.

А вот если вернуться к несерьезной глупости футбола, то там подобные эпизоды не так уж редки. Своеобразно, не правда ли?

Фундаментальное настроение футбола

То, что также имеет центральное значение для Клоппа и создает его тактический стиль, возможно отличающийся от оркестровой точности великих команд Барселоны или от оборонительного цинизма определенных форм контратакующей игры, – это особый акцент на эмоциях, чувствах, страсти – то, что Хайдеггер называет Stimmung и Grundstimmung, настроение и фундаментальное настроение.

Для Клоппа, хотя он и его тренерский штаб, очевидно, используют данные статистики, футбол – это не просто биометрический или статистический анализ каждого аспекта действий на поле того или иного игрока, не говоря уже об «упаковочном коэффициенте» (the packing rate). Это была бы ошибка объективизма в футболе. Но и футбол – это не просто исполнение, принятие прессинга и охват ситуации. Скорее, футбол – это игра с эмоциями и для эмоций, со страстью и ради страсти, где все зиждется на достижениях фундаментальной настройки. Задача тренера – управлять этой настройкой и позволять ей процветать в индивидуальной и, самое главное, в групповой игре, чтобы дать возможность индивидуальным действиям раскрыться для совместного акта команды, подпитываясь для этого энергией и музыкой фанатов.

Я рискну и приведу еще одну аналогию из Хайдеггера, на сей раз это Angst – страх, или тревога. Он делает важное различие между страхом, который всегда возникает как реакция на что-то реально существующее, на какой-то факт или обстоятельство в этом мире, и тревожностью, которая ничем не обоснована и не имеет никакого конкретного объекта. В отношении футбола тревожность – это не страх совершить ошибку, потерять мяч или даже проиграть матч. Тревога – это не нервозность, нет.

Тревога – это основное настроение или фундаментальная настройка, когда все наше существо растягивается в переживание времени, в тот момент, когда мы чувствуем себя наиболее живыми. Тревога, и это важно, – это какое-то удовольствие или то, что Хайдеггер называет в своей лекции 1929 года «Что такое метафизика?» спокойствием, спокойствием транса, оцепенелым покоем. В другом месте он также говорит о «храбрости тревоги». В такие мужественные, радостно-тревожные моменты мы не беспокоимся, мы не испуганы, мы полностью сфокусированы на восприятии ситуации и на ходе игры. В полной мере это проявляется, когда кто-то максимально сконцентрирован на игре, и я думаю, что именно такой тревожно-оцепенелый покой и описывает состояние болельщика. В любую секунду может настать момент

Другие посты блога

Для Джека
12 декабря 2020, 15:02
1
Все посты