Tribuna/Футбол/Блоги/Сухой лист/Эпоха хунты и околофашизма создала в Аргентине две великие футбольные концепции. Война между ними длится почти 40 лет – и тормозит сборную

Эпоха хунты и околофашизма создала в Аргентине две великие футбольные концепции. Война между ними длится почти 40 лет – и тормозит сборную

Блог — Сухой лист
15 ноября 2020, 16:52
13
Эпоха хунты и околофашизма создала в Аргентине две великие футбольные концепции. Война между ними длится почти 40 лет – и тормозит сборную

Андрей Клещенок – о еще одной проблеме, не связанной с Месси.

В оксфордах, пиджаке, с длинными волосами в крепком сигаретном облаке – Сесар Менотти появляется из раздевалки и каждую пресс-конференцию превращает в интеллигентный салон. Он привязывает футбол к общественно-политическим темам, вплетает изящный юмор и скепсис, но ровно до той черты, за которой тот становится отталкивающим. Его речь выверена, а слова точны. Он воспитан той же эпохой, которая сформировала Кортасара, Маркеса и Неруду (главные величины левой латиноамериканской литературы).

Карлос Билардо – другой. Его галстуки часто нелепы, сбиваются набок, когда он лютует в технической зоне; его пиджаки – одежда, а не часть образа. Говорит он конкретно, всегда по делу, четко обозначает проблему и пути решения. Красивые слова ему не нужны, нужна победа. Футбол для него – в деталях. Остальное – общие фразы.

Менотти и Билардо – главные величины аргентинского футбола. Два тренера, выигравшие чемпионат мира и воплощающие противоположные футбольные идеологии. Два человека, ненавидящие друг друга.

Война между ними тормозит Аргентину почти тридцать лет.

Предпосылки возникновения стилей – военная диктатура, уничтожение свобод и охота на левую интеллигенцию

Аргентина во второй половине XX века – огромная полыхающая тюрьма. То было время, когда власть выдала индульгенцию на убийство, и полицейские эскадроны смерти похищали мирных инакомыслящих. По ночам военные самолеты взмывали над Атлантикой, и вниз падали оппозиционеры. Только за семь лет правления генерала Виделы исчезли 40 тысяч человек. Еще 60 тысяч пережили пытки.

Все было настолько плохо, что периоды околофашистского авторитаризма Перона выглядели передышкой – военная диктатура была намного хуже. Государство рэкетировало частный бизнес, забирало детей из оппозиционных семей и отдавало бездетным военным, создало тотальную систему надзора в университетах. Вслух можно было только молчать. Либеральная интеллигенция скрывалась годами. Самые дерзкие уходили в джунгли и открывали охоту на силовиков.

Футбол тогда еще не оторвался от земли и был полноценным социальным дозиметром. Со смертью свобод умер и La Nuestra – вызывающе индивидуалистичный стиль, выпячивающий личный талант и класс. В начале 60-х его сменил деспотичный антифутбол Субельдии. Команды Освальдо были эскадронами смерти на поле: закрывались в бетонной защите, отказывались от свободных ролей и душили индивидуальность и творчество и у себя, и у соперника. Лучших просто ломали. Жестокий «Эстудиантес» Субельдии трижды подряд выиграл Кубок Либертадорес, но в латиноамериканскую историю вошел командой убийц – воплощением безжалостности.

Но на каждую акцию есть реакция, а на каждую силу – противодействие. По мере того как футбол становился последним легальным способом инакомыслия и самовыражения, менялось и его восприятие. Принципы игры и морали, устройство команды и общества сливались в одно. И как на преступления военных нашлись левые партизаны, так на кровавую диктатуру «Эстудиантеса» нашелся либеральный ответ.

«Эстудиантес» отбросил Аргентину на десять лет назад», – сказал Сесар Луис Менотти и объявил антифутболу войну.

Футбол Менотти считали левым. Он мечтал изменить страну красивой игрой

Хулио Кортасар называл прошлое единственным подлинным будущим. Сесар Луис Менотти вырос в Фишертоне – новом районе Росарио, построенном для начальников Центральной железной дороги. Половина жителей была богачами, другая – итальянскими иммигрантами, стремительно превращавшимися в средний класс. Свободомыслие, политика и классовая борьба здесь были привычным предикатом существования. Шли 40-е, полковник Перон пришел к власти, но не сдержал ни крайне левых, ни радикально правых. Дом Менотти несколько раз обстреливали. На его отца-перониста совершали покушения.

Само собой, повзрослевший сын не принял гибель свободы ни в спорте, ни в обществе. Кажется, Менотти первым сравнил грязь антифутбола со зверствами диктатуры – и точно первым понял, что народу нужна надежда. Его модель была бунтом против диктатуры, попыткой коррекции общественного сознания. Менотти показывал Аргентине, что играть и жить можно иначе.

«Есть правый и левый футбол, – говорил он. – Правый футбол внушает нам, что жизнь – это борьба. Он требует жертв, требует, чтобы мы шли на все для победы. Игрокам говорят, чтобы они слушались босса и не лезли в политику. От них требуется только подчинение и исполнительность. Так создаются болваны, полезные идиоты, которые поддерживают систему». 

Менотти взял артистизм La Nuestrа, идеи тотального футбола и левого коллективизма, смешал их в одно и создал нечто принципиально новое. «Сесар был феноменом, – вспоминал полузащитник сборной Аргентины Омар Ларроса. – Сегодня все команды и академии работают с узким пространством, а он сделал это первым. На тренировках мы играли 2x2 на 15-метровой площади – постоянно в прессинге и владении, – затем перестраивались на 3x3 c фланговой игрой. Такой была главная фишка стиля: компактность и сжатие пространства».

Менотти играл в 4-3-3 и начинал атаки от центральных защитников – команда разбивала прессинг коротким пасом и атаковала пустые зоны. Длинные передачи были под запретом. «Пасуете, пасуете и пасуете, пока не найдете пространство – и тогда уже включаете скорость», – схватывал защитник «Барсы» Хулио Альберто. Пас назад был приоритетнее неподготовленной вертикализации. Менотти не любил отдавать мяч.

Качество было главной целью. «Матч можно и проиграть. Единственное, что проиграть невозможно – уважение, заработанное хорошим футболом», – говорил тренер и оттачивал механизм на тренировках. Менотти буквально водил игроков за руки: показывал, как сжиматься и разжиматься, учил держать дистанцию между собой, объяснял, куда двигать мяч и как обойти прессинг. Футбол он сравнивал с причудливой литературой Борхеса.

«Я играю на победу, но не выдаю тактику за единственный путь, – объяснял Менотти. – По мне, эффективность неотделима от красоты».

Сесар начал в 70-м – как раз во времена владычества «Эстудиантеса», – и уже через три года выиграл чемпионат Аргентины с маленьким «Ураканом». «Команда соответствовала вкусу аргентинцев, – вспоминал нападающий Карлос Бабингтон. – Были радуги, пяточки, пробросы между ног, пасы в касание и обводки один в один». Страна влюбилась сразу и бесповоротно. Газета Clarin писала, что он вернул футбол на аргентинские стадионы.

Через год Менотти возглавил сборную и в 78-м – ему не было и 40 – выиграл домашний чемпионат мира. Как водится, для диктатуры турнир был чем-то вроде выставки достижений, но тренер дистанцировался от хунты еще до старта: «Если нам суждено взять Кубок мира, то только в таком стиле, который вдохновит остальных на переоценку. Может, тогда мы перестанем полагаться на страх, цинизм и насилие». Он был популярен настолько, что не боялся мести за правду.

Футбол Билардо называли правым. Он был жестким тактиком, выключавшим сильные стороны соперника

Слова Кортасаса подходят Билардо в той же мере, что и Менотти. Карлос вырос в семье сицилийских иммигрантов и получил строгое пролетарско-католическое воспитание – с уважением к власти и авторитетам. В его детстве не было места для споров. Воспитание подразумевало авторитарность – с беспрекословным подчинением старшим и упрощением любого порядка до приказно-исполнительной системы.

В общем, у Билардо не было шансов вырасти в кого-то другого. Игроцкая карьера странно адаптировалась к судьбе, углубив и выточив противоположные взгляды. Пока Менотти играл с Пеле в карнавальном «Сантосе», Билардо был генералом того самого «Эстудиантеса» (Мэтт Басби так охарактеризовал полузащитника после Межконтинентального кубка: «Кто получает мяч рядом с ним – рискует жизнью»). Там же и начал тренировать. В 78-м он вывел колумбийский «Депортиво» в финал Кубка Либертадорес – все с теми же грязными приемчиками вроде вербальных провокаций (заранее узнавали о семейных проблемах соперников), которым его обучал Субельдия.

Билардо развил идеи учителя и стал флагманом оборонительного стиля. Карлос не заигрывал с высокими ценностями, никогда не говорил о философии и политике, но его футбол все равно относили к правым. Единственным смыслом был результат. «Футбол – это победа и ничего больше», – говорил он.

Формула Билардо сформировалась уже в 70-х: как минимум 7 оборонительных игроков и максимум 3 атакующих. Каждый матч был войной. Билардо выключал сильные стороны соперника, выматывал и ломал его. Он использовал даже примитивное программирование подсознания – будил игроков по ночам, спрашивая, кого они опекают в следующем матче. Защитники были готовы, если отвечали с ходу. «Даже гимн важен. Мы отрабатываем его пять раз перед каждой игрой», – шутил (или нет?) Карлос. 

В этом стальном стиле он выиграл чемпионат мира 86-го. Карлос заранее слетал в Неаполь, и оценивший жест Марадона рубился за него в каждом матче. Они подружились. В 92-м Билардо спас Диего от безработицы – позвал в «Севилью», когда маг сидел без клуба после кокаиновых приключений. Через пару месяцев боссы клуба предложили Марадоне место Билардо – и услышали в ответ: «Я не предатель». Но когда Марадону уволили из сборной после ЧМ-2010, он обвинил во всем своего бывшего тренера – и мстительно сказал: «В победе на ЧМ-86 нет заслуги Билардо. Его установок никто не понимал. Мы выходили на поле и не знали, что делать».

Вряд ли правды в этих словах было больше, чем обиды и гнева. Билардо закрылся в 3-5-1-1, прикрыл Марадону тремя полузащитниками и прошел сквозь турнир, полагаясь только на жесткий отбор и личный класс Диего. Эту победу иллюстрирует простой парадокс: прямо перед тем как Марадона уничтожил английскую оборону с такой легкостью, что казалось – еще немного, и вернет Фолкленд, – другой аргентинец снес соперника в беспощадном подкате. Магия и грязь рядом – такой был рецепт.

Вражда Менотти и Билардо началась в 83-м – с личной ссоры и детских обид

Хотя Менотти и Билардо представляли две противоположные идеологии, они не возводили задумки в абсолют – иначе не стали бы великими. Поэтичный футбол Менотти вовсе не значил тотальной свободы – тренер предпочитал пас и движение и ограничивал дриблинг в узких коробках. Во многом поэтому он не взял Марадону на ЧМ-1978. А Билардо хотя и играл от защиты, всегда оставлял место для гениальности – именно он, а не Менотти, органично вписал Диего в систему. Оба ставили на технику и энергию – только использовали их по-разному.

«Сначала меноттизм и билардизм сталкивали только журналисты, – рассказывал чемпион мира-78 Хорхе Ольгин. – Я работал со всеми, включая Субельдию, и правда в том, что различия не выходили за пределы футбола и стиля. Войны не было. И вдруг словно граната разорвалась. Скорее всего, вражда началась вне поля».

Вражда действительно началась вне поля. Когда в 1982-м Билардо сменил Менотти в сборной, первым обратился к предшественнику. В марте 83-го они встретились в севильском отеле. Новый тренер просил у коллеги совета по игрокам, но беседа свернула в другую сторону. «Не было и шанса их помирить, – описывал очевидец Роберто Сапорити, друживший с обоими. – Они вдруг начали спорить. Все пошло наперекосяк, в разговоре всплыла политика, разные музыкальные вкусы».

Не сказать, чтобы для такого исхода не было предпосылок: тренеры и раньше презирали друг друга, и их единственную предыдущую встречу (ужин в 76-м) удалось организовать только после длительных консультаций. Но теперь ситуацию было уже не спасти. Оскорбленный нападением Менотти, Билардо ударил по больному – профессионализму коллеги.

Менотти лоббировал защитника Альберто Тарантини: «Он феномен. Ставь в старт его и любых других десятерых». Назвал лучшим вратарем Уго Гатти и даже дал Билардо номер его телефона. Посоветовал держаться подальше от Энсо Троссеро: «Он всегда подводит. С понедельника по субботу он лев, но по воскресеньям – котенок». Билардо внимательно выслушал и сделал все наоборот. На следующий день Сесар написал гневную колонку в Clarin – хотя встречу договорились держать в секрете. Подход Билардо он назвал смешным.

Так начался раскол в аргентинском футболе. Менотти и Билардо были доминирующими величинами, лидерами мнений. Очень скоро страна разбилась на два лагеря, и даже те, кто оставался нейтральным, в конце концов оказывались на одной стороне. Так случилось с Сапорити. Он был последним в Аргентине, кого пускали в оба дома, но однажды сказал, что методы Менотти ему нравятся больше – и Билардо больше никогда с ним не разговаривал.

Билардо намекал на марксистские взгляды Менотти и называл его маленьким раввином. Сесар прозвал конкурента интеллектуальным пигмеем. Журналисты открыто выбирали одну сторону. Работа на радио и ТВ превращалась в спортивную пропаганду. Комментатор-билардист Марсело Араухо ревел в прямом эфире: «Победа – единственное, что имеет значение». Clarin публично нападала на скучный футбол Билардо.

«Билардистов не бывает. На стороне Билардо только его друзья, – смеялся Менотти. – Я не вижу у него идей, двадцать лет слышу о каком-то стиле и никак не рассмотрю его сути. Смешно, что из-за случайного успеха кто-то считает, будто он развил какую-то тактику. Все, что Билардо говорит – ложь. Разве тренер плох, если ему не повезло? Вальдано не чемпион, но замечательный тренер – у него есть идеи. Конечно, кому-то он не нравится, ведь Вальдано слишком умен и начитан, кто-то предпочитает слышать от тренера чушь вроде: «Нам не хватило скорости в центре». Еще бы, ведь такие парни опасны для власти».

«Кто-нибудь помнит, кто был вторым европейцем, который приплыл в Америку? – отвечал Билардо. – Никто не запоминает вторых. Мне нравится быть первым. Только об этом и следует думать, потому что второе место для лузеров. В футбол играют ради победы. Зрелище оставьте театру».

В конце концов, в их споре не было проигравшего: футбол принял и компактный контроль Менотти, и прагматичную детализацию Билардо. Сесар поработал с «Барсой», «Атлетико» и «Сампдорией», в 2007-м закончил и вскоре попал в рейтинг лучших тренеров в истории по версии World Soccer – под 22-м номером. Билардо взял серебро на ЧМ-1990, тренировал Гватемалу и Ливию и в том же рейтинге от World Soccer оказался на семь строчек ниже – 29-м. Сейчас обоим – 82, и они пусть и не помирились, но хотя бы перестали ненавидеть друг друга: когда в 2018-м Карлоса прооперировали, Менотти одним из первых пожелал выздоровления.

Но это сейчас. А в 2006-м Менотти случайно встретился с Билардо в уборной немецкого стадиона и тут же сказал: «Уже и в туалет не зайти – обязательно наткнешься на этого ублюдка».

Так детские обиды вылились в недетскую вражду – и привели к огромным последствиям.

Аргентинцы до сих пор не определились, какой путь лучше. Это мешает сборной

Наверное, в любой другой стране такой поляризации просто не произошло бы – только аргентинцы могли страстно возвести в абсолют чисто рациональный спор. В 1983-м демократия победила, и страна вдохновенно обсуждала будущее. Футбольная дискуссия стала эхом параллельного общественного определения. Во времена президента Менема курс был выраженно билардистским – без несвободы, но с явной фиксацией на успех. 

«В 90-е все измерялось эффективностью и результатом, – писал журналист Эсекиэль Фернандес Мурес. – Это была страна победителей и проигравших».

«Это утилитарное общество, – возмущался Менотти. – Некоторые тренеры раздают себе ордена, как полицейские: «Я дошел до финала, я прав, вот моя лычка». Рассуждать о достижениях – неуважение. Главное – оставлять идеи, а не обсуждать глупости. Все остальное оскорбляет разум. Некоторые слои общества не знают Сабато [аргентинский прозаик], но он наверняка останется в истории. Так же и в футболе. История запоминает тех, кто изменил игру и оставил что-то после себя».

«Когда команда выигрывает, фаната интересует только время до конца матча», – насмешливо отвечал Билардо.

Понятно, что со временем границы немного стерлись, футбол стал гибче и оброс таким тоннажем статистики, что с ним работают даже стратеги, но в Аргентине разница между романтиками и прагматиками все-таки выраженнее, чем в других странах (неслучайно самый явно оборонительный топ-тренер современности – билардист Симеоне). Такой дуализм мешает на международном уровне.

Тренерская работа в сборной специфична настолько, что по сравнению с клубной кажется другим видом спорта. Здесь слишком короткие циклы и недостаточно практики – за год набирается меньше матчей, чем у клубов в одно межсезонье. В таких условиях почти невозможно создать систему, и потому большинство тренеров сборных – менеджеры-тактики, подстраивающиеся под характеристики игроков. 

Несколько десятилетий идеологической борьбы практически выжгли класс гибких тренеров. Что бы ни говорил Менотти, подход Билардо – идейный и вполне узнаваемый. Да, строится он быстрее и проще сложного владения с высоким прессингом, но все-таки строится и требует времени – а времени нет. За сорок лет Аргентина так и не выбрала путь для сборной, билардисты сменяют меноттистов, и сборная живет в состоянии постоянной перезагрузки: строительство – первые неудачи – отставка и встряска – разрушение до фундамента и строительство противоположного стиля до первых неудач.

Прямое следствие дефектного цикла объяснил год назад Николас Тальяфико: «У нас были две великие эпохи – одна с Менотти, другая с Билардо. Они воплощают два противоположных стиля. Мы до сих пор не определились, какой из них лучше, какой больше подходит Месси. Нам нужен тренер, который донесет свои идеи и наведет в сборной порядок. Нельзя каждый год строить новый проект».

«Команда – это прежде всего идея», – всегда говорил Менотти. Попытайтесь схватить игру Аргентины в последние десять лет, и вы поймете, что именно идеи ей не хватает.

***

***

Подписывайтесь, не пропустите новые тексты!

Фото: East News/AP Photo, Imago Sport and News; commons.wikimedia.org/El Gráfico; globallookpress.com/Werner Baum/dpa; Gettyimages.ru/Jamie Squire, Trevor Jones/Allsport, Duncan Raban/Allsport, Keystone/Hulton Archive

Другие посты блога

Все посты