Мыслю, следовательно, играю. Глава 7

Tribuna/Футбол/Блоги/Моя Италия/Мыслю, следовательно, играю. Глава 7

23 августа 2013, 14:39

На своей первой пресс-конференции в роли тренера «Интера» Жозе Моуринью поразил всех, представившись на прекрасном итальянском: «Я вам не пирла». А вот я – очень даже. «Пирла» по-нашему – это болван*. Пирла и Пирло, болван и болванка, мужской род и женский, две половинки одного целого. Каццаро, балабол хренов, как сказали бы мои римляне, оба два. Я делаю морду кирпичом, не меняя выражения, но в этом-то весь и фокус. Несу феерический бред, вожу товарищей за нос, но люди уверены, что я все это на полном серьезе. Ни до кого не доходит, а мне безумно весело. Улыбаюсь про себя, сохраняю каменное выражение лица, планирую каверзы. И частенько получаю по ушам, как, скажем, от Гаттузо, когда мы вместе играли в «Милане» и в сборной.

Рино – не литератор, не оратор и не почетный член академии изящной словесности, и всякий раз, как только он открывал рот, раздевалка превращалась в бразильский карнавал. Улюлюканье, свист, непристойные звуки, хороводы – мы даже не давали ему договорить, передразнивали. Это уже были не Миланелло, не Коверчано, а Маракана, и Рино вещал по-португальски, не подозревая об этом. Хотя и по-итальянски он говорил, не подозревая…

Я обзывал его «чуркой», а он меня лупил, в отместку я уводил у него мобильник и заваливал СМСками Брайду, нашего спортивного директора. Однажды, в те дни, когда Рино ждал продления контракта с клубом, я даже провел за него переговоры. С помощью одного-единственного сообщения: «Дорогой Арьедо, если ты дашь мне что я прошу, можешь поиметь мою сестру». Рино заметил, отпинал меня, позвонил Брайде:

– Это опять дебильные шуточки Пирло!

И я не мог отделаться от ощущения, что на том конце провода послышалось: «А жаль».

А в сборной, в канун матчей, Де Росси вечерами ждал Рино в комнате, притаившись у него под кроватью, даже если приходилось торчать там по полчаса. Рино возвращался к себе, чистил зубы, надевал леопардовую пижаму, устраивался в постели, брал книжку, начинал смотреть картинки. И когда он уже почти засыпал, Даниэле, выпростав руки, хватал его за бока. А я, до поры до времени спрятавшись в шкафу, как горе-любовник, внезапно выскакивал оттуда, голося дурниной. Рино, как только переставал хвататься за сердце, включался в игру: сначала отвешивал пинков Даниэле, а потом, на паритетных началах, и мне.

Я обзывал Рино Гаттузо «чуркой», а он меня лупил, в отместку я уводил у него мобильник и заваливал СМСками Арьедо Брайду

Как в тот раз, когда мы облили его из огнетушителя. Сыграв вничью с Ирландией, мы квалифицировались на ЧМ-2010 в ЮАР, и последний бой с Кипром – что ожидал нас через четыре дня в Парме – превращался в своего рода товарняк. По сути бессмысленный, а значит, и готовились мы к нему соответственно. В один из предматчевых вечеров Липпи отпустил нас погулять по Флоренции, и мы почти в полном составе отправились ужинать – кроме Рино, он остался на базе. Вернулись подвыпившими, в том смысле, что совершенно пьяными. Сидели в холле, болтали, спать не хотелось, думали, как бы убить время, и идея уже витала в воздухе: «А пойдемте доставать Рино!». А тот уже мирно спал, надев ночной колпак. Пока мы поднимались по лестнице, Де Росси нашел и стащил огнетушитель: «Буду тушить Гаттузо». Мы постучали, Рино открыл, продирая глаза. Даниэле, извергнув на него все содержимое, пустился бежать и заперся у себя – у нас – в комнате. И оставил меня наедине с этим монстром в трусах и пене, изрыгавшим бессвязные проклятия. Впрочем, из них было понятно, что он уже полностью проснулся. Что он уже полностью отдает себе отчет в происходящем. Я попытался было удрать, но со всей очевидностью понял, что затея обречена изначально. Когда за тобой несется Гаттузо, который хочет тебя убить, рано или поздно он тебя догонит, как ни старайся. Будь ты хоть гепард, хоть газель. Де Росси было легко шутить, он-то был в безопасности: «Что это за странные звуки? Кажется, я слышал что-то такое в фильмах с Бадом Спенсером и Теренсом Хиллом…». А это был Рино, который демонстрировал мне свою коллекцию пинков. Продемонстрировав, попрощался и вернулся к себе. Потому что он такой – и на поле, и вне поля. Он не позволяет себе слишком уж радоваться, не дает себе права расслабляться, для него невыносима мысль, что он не испробовал все на свете, чтобы попытаться выиграть матч.

Привычная картина: Рино Гаттузо снова в кругу партнеров по сборной

А еще он до отвратительного суеверен. В 2006 году, на чемпионате мира, поскольку наши дела шли очень даже неплохо, он больше месяца проходил в одной одежде. На улице было сорок градусов, а этот выходил на люди как водолаз. И где-то начиная с четвертьфинала он источал те еще ароматы. Тут уже не огнетушитель был нужен, а освежитель воздуха.

Рино всегда был моей любимой жертвой, тут он лидирует с огромным отрывом, хоть иногда и пытался меня проткнуть вилкой. В Миланелло за едой мы как только его не изводили, как только не мучили: когда он путался в глаголах и не только (практически всегда), мы ему на это указывали, а если он вдруг употреблял правильное слово, мы пытались его убедить, что он все равно ошибся. А он психовал. Я, Амброзини, Неста, Индзаги, Аббьяти, Оддо: такая вот ублюдочная банда…

– Рино, как дела?

– Плохо, мы вчера проиграли. Если бы выиграли, было бы более лучше.

– Рино, ты путаешь. Правильно будет – просто «лучше».

– Так это одно и то же.

– Не совсем, Рино.

– Ну ладно. Если бы выиграли, было бы лучше.

– Рино, ну что ты за неуч! «Более лучше» – правильно так.

– Я так сразу и сказал.

– Что, Рино?

– Ну, про матч.

– Какой матч, Рино? Повтори, пожалуйста.

Глаза у него наливались кровью, это было видно, этого было не скрыть. Мы предусмотрительно начинали убирать ножи, Гаттузо не терялся – хватал вилку и пытался нас проткнуть. Случалось, что он настигал жертву, и удары, попадая в цель, пронзали ее плоть. Плоть была нежной, как тунцовый паштет. Кто-то из нас, бывало и такое, даже пропускал матчи по причине поражения вилкой, хотя, конечно, в официальных заявлениях пресс-службы говорилось о пресловутом «мышечном переутомлении». Когда Рино начинал беситься, мы удирали, он успокаивался и закрывался у себя; вернувшись, мы баррикадировали его дверь диванами, и он безвылазно сидел в плену.

– Выпустите меня, скоро тренировка!

– Уймись, чурка…

Ему снова сносило крышу, он крушил все вокруг, но даже в гневе он был добр. Мне он всегда представлялся персонажем Вуди Аллена, моего любимого режиссера. Я так и вижу его: с пеной у рта, в майке номер восемь, выдающего что-то вроде: «Я не ем устриц. Еда должна быть мертвой. Не больной, не раненой. Мертвой». Или: «У тебя нет ничего, что нельзя вылечить с помощью «Прозака» и клюшки для поло».

Вдобавок я видел, как он собирал и ел живых улиток – на спор. Натуральный киноперсонаж, и я как режиссер – и на поле, и в жизни – никогда бы не упустил такого актерищу.

В раздевалке такие люди – незаменимая опора: тело стареет, харизма – нет. Бегаешь меньше, значишь – больше. Как личность. Каждое его слово звучало как приказ, а если новички вели себя не как полагается, то прекрасно знали: первое, что их ждет, – это необходимость встать перед Рино и объясняться, оправдываться. И это заметно уменьшало их шансы спороть херню. Когда-то все работало именно так – и даже старина Вуди не смог бы значительно изменить финал.

Гаттузо хватал вилку и пытался нас проткнуть. Случалось, что удары попадали в цель. Кто-то из нас даже пропускал матчи, хотя в официальных заявлениях говорилось о «мышечном переутомлении»

Когда-то в командах были игроки-символы, и клуб нес их как знамя: флагшток, трос, полотнище, престиж, умение держаться по ветру, а в исключительных случаях – и менять его силу и направление. А теперь знамя должно не трепыхаться и безропотно урезать себе зарплату, которую ему сам же клуб и положил.

Когда игрока, не желающего снижать зарплату, руководство выводит из состава и отправляет на трибуну, болельщики часто реагируют инстинктивно: начинается осуждение, развешивание ярлыков – такой-сякой, зажрался, не хочет ничем поступиться. В Африке дети голодают, а этот сидит на своих миллионах. Футболисты хуже политиков, это они мнят себя высшей кастой. Проклятые скряги, чем больше хапают, тем больше им еще хочется. И вот эта вполне оправданная нутряная злоба наводит меня на некоторые несвязные мысли, уж не знаю, насколько умные: а что, разве руководство под дулом пистолета в свое время предложило этому самому игроку контракт со множеством нулей? Что, руководство сначала неправильно посчитало нули, а потом, когда ошибка обнаружилась, виноватым решили сделать игрока, которому всегда так идет маска козла отпущения? Из раздевалки ведь никогда не просочится, нужно ли вратарю, защитнику, полузащитнику, нападающему содержать большую семью. Нужно ли ему помогать родителям в бизнесе, чтобы компенсировать жертвы, принесенные ими в прошлом. Нужно ли ему платить долги за родных и друзей... Чтобы заманить игрока в свою команду, большие шишки организуют тайные встречи и подпольные ужины, причем ужин подают на золоте: тогда почему это золото потом требуют обратно? Может, болельщиков водят за нос не игроки, а те, кто не в состоянии сдержать данное слово? Почему работодатель оставляет за собой право менять, как ему вздумается, условия контракта, который он сам же и предложил?

Мы, футболисты, везунчики, это правда, но у нас тоже есть чувство собственного достоинства. И хотя бы в этом мы не «пирлы».

----------------------------------------------------------------------------------------

*Наиболее адекватно смысл слова pirla передает несколько более грубый синоним, но по соображениям цензуры мы были вынуждены прибегнуть к подобному выходу (прим. перев.).