Канадец из «Оболони» объяснит, почему говорить «Футбол вне политики» – глупо
О Майдане, гомофобии и разнице в менталитетах – интервью Арамиса Кузина.
Арамису Кузину – 20. Он родился в Канаде, его отец – украинец, мать – канадка. Из-за роботы отца семье пришлось поездить – США, Россия, затем снова США. В начале 2018-го форвард подписал контракт с «Оболонью Броваром».
Андрей Сенькив поговорил со вторым канадцем в истории нашего футбола о странных привычках украинских игроков, гомофобии, отношениях и «футболе вне политики».
***
Мы встретились в кафе возле Театральной. Арамис пришел с отцом. Игорь – до 23-х лет играл за «Будивельник» (вместе с Евгением Мурзиным), но потом решил закончить карьеру и переехал в США. Он – финансовый консультант, а еще – переводчик сына. Арамис неплохо говорит и понимает по-русски, но для интервью этого мало.
«Игорь, так а почему вы сына Арамисом назвали?» – спрашиваю. «Да что-то до последнего не могли выбрать имя – все перебирали. Пришла знакомая и говорит: «Да назовите Арамис!» А я мушкетеров любил. Вот и решили», – улыбается Кузин-старший.
Подготовка окончена. Можно начинать.
«Захожу в раздевалку, а мне сразу: «Где торты?»
- Многие украинские футболисты не могут уехать в Европу по одной причине — они не знают английского. Вы знаете английский, но играете в первой лиге Украины. Почему?
– Предыстория. Когда я оказался перед фактом предложения от «Оболони», у меня не было цели играть именно здесь. Я просто приехал потренироваться с профессиональной командой, был в гостях у дедушки с бабушкой. И когда я неожиданно получил предложение, задумался над тем, чтобы начать профессиональную карьеру раньше, чем планировал.
В США ребята обычно задумываются об этом в 22 года — такова специфика университетской лиги. Но тогда уже становится трудно искать что-то в Европе — я канадец, еще нигде не игравший, есть сложности с документами. Я решил, что лучше принять предложение «Оболони» – чтобы не отпускать синицу из рук.
- Но в низших лигах даже Бельгии больше скаутов и возможностей сделать шаг вперед.
– Это правда. Я внимательно слежу за бельгийским чемпионатом, но даже там минимальная зарплата для футболиста-иностранца должна быть не менее 80 тысяч евро в год, а это значит я должен улучшать свою игру. Когда я подписывал контракт с «Оболонью», меня никто не знал — никто бы не дал мне такой контракт в Бельгии. И мне нужно было решать — говорить «да» и переезжать в Киев или «нет» в надежде, что когда-то еще смогу понравиться в одной из западноевропейских лиг.
Начав свою профессиональную карьеру в «Оболони», я уже перешел из студенческого футбола во взрослый. А это неоценимый опыт.
- Насколько помогают киевские корни?
– Бабушка и дедушка помогали чувствовать себя в Киеве своим. Были проблемы с языком, социальные вопросы. Очень часто бывал у них — они делали все, чтобы я прошел кризисные моменты.
- Что за моменты?
– Первое — язык. Я изучал русский в колледже, но большая разница между языком в классе и языком в раздевалке. Эти языки не имеют ничего общего.
Второе — переход из юниоров в мужскую игру. Специфика в том, что в колледже ты знаешь, что будешь там четыре года, идет упор на команду, неограниченное количество замен — у всех есть возможность поиграть. Здесь каждый — профессионал. Нужно выигрывать и зарабатывать деньги для семьи. Я не знаю, буду ли я завтра в клубе. Никто не знает. Если ты не даешь положительный результат, то и тренеры и партнеры тебе напрямую скажут — на банку.
- Что из привычек команды поначалу показались вам странными?
– Недавно у меня был день рождения. Раньше видел, что если праздник был у кого-то из ребят, на столе всегда был торт и сладости. Как оказалось, это сами игроки выставляют — я то об этом не знал. Захожу в раздевалку, а мне сразу: «Где торты?» «Я должен принести?» – спрашиваю. «Ну конечно. Это же твой день рождения», – шутили парни.
Кроме этого, когда забил первый гол, тоже должен был выставляться. В Америке иначе: день рождения — тебе подарки, забил гол — тоже.
– Есть ребята, с которыми общаетесь на английском?
– Наш капитан Костя Коваленко очень хорошо говорит по-английски. У него более богатый словарный запас, чем у меня — читает английскую классику. Когда говорим с Костей, партнеры спрашивают, о чем – и мы им переводим. Если на поле скажу что-то со злости, тоже спрашивают. Но я не ожидал, что будет партнер, который настолько совершенно знает английский.
- Вы забили за «Оболонь» только 2 гола. Партнеры не злятся, что иностранец занимает их место, да еще и не забивает?
– В прошлом сезоне я 5-6 игр вообще не попадал в заявку, а потом выходил только на замену. Суммарно весной провел на поле где-то 90 минут и забил 1 гол, который кстати гарантировал команде место в первой лиге. В этом сезоне я хорошо начал предсезонную подготовку, начал в старте, но потом опять оказался на скамейке. Сейчас уже дела пошли получше — в последних матчах я был в основе, забил.
А самое главное — команда дает результат, мы идем без проигрышей вот уже 7 игр подряд. Для меня это более важно. Лучше я не забью много, но команда будет выигрывать. И не забывайте, что работа форварда — это не только забитые голы. Тем более, в первой лиге и в нашей тактической схеме — здесь своя специфика – центрфорварду нужно делать много незаметной работы.
- В «Оболони» хорошее поле и инфраструктура. Вы не были шокированы условиями в других клубах?
– Я начал играть в футбол, когда мы жили в России — там работал мой папа. Мой первый опыт — босиком в парке. Мой первый клуб – «Красный октябрь». Их поле — грунт с камнями, перепад высот (ямы) на поле до полуметра. Поэтому я не привык к каким-то невероятно шикарным условиям. Как в академиях в Америке? Да, есть разные поля. Как высокая трава в «Прикарпатье»? Ничего страшного, не идеально, но это футбол, и он бывает разным.
«На первом свидании понял, что платить за ужин — моя работа»
– Американские друзья не смеялись из за того, чем вы занимаетесь? Мол, Арамис, какой соккер? Пошли в бейсбол поиграем.
– До того, как мы приехали в Россию, я играл в баскетбол — как мой отец и мой дедушка. Начал бросать в кольцо еще до того, как начал ходить. Я не знал, что такое футбол, пока мы не приехали в Россию. Вернувшись в США, было заметно, что футбол начал там становиться официальным и очень популярным спортом. Осенью там играют в американский футбол и соккер, зимой — в баскетбол, весной — в бейсбол. А я играл в соккер круглый год — ребята это иногда не понимали.
- Ваш первый тренер — женщина. Как это вообще происходило?
– Ее звали Джоан Финни. Очень люблю и уважаю ее, она привила мне любовь к футболу, верила в меня всегда и давала мне творчески подходить к игре. Когда ты маленький, не думаешь, кто должен быть твоим тренером — мужчина или женщина.
Главное, чтобы тренер прививал любовь к игре, учил и знал, как вести тренировочный процесс. Она делала это как и любой другой тренер. Если мы слушались — окей, если нет — давала хороший прогон. Она знала, как управлять нами. У нее не было проблем, чтобы держать нас в руках.
- В украинском футболе есть проявления сексизма и гомофобии. Например, женщинам-арбитрам дарят цветы перед матчем, а гендир «Зари»Сергей Рафаилов не хочет, чтобы в его команде играли геи. В Америке у вас были похожие случаи?
– Нет, историй с этими вопросами не было. Во-первых, в США практически никто никому не дарит цветы. Во-вторых, предрассудки связанные с гендерной или сексуальной ориентацией в нашем поколении там неприемлемы. Если ты гомофоб, тебя отстраняют от социума. Мы впитываем это с детства. Эти вопросы начинают подниматься и в спорте — недавно футболист «Миннесоты» объявил, что он гей. Это нормально. Никто не делает из этого больших выводов. Это личная часть жизни человека.
- У вас были партнеры по команде, которые открыто говорили о том, что они геи? Такое реально в Украине?
– В моих командах не было никого, кто бы открыто об этом говорил. Но в Америке никто не ходит и не объявляет об этом. Разве что в социально-политических случаях — для борьбы против дискриминации. Каждый занимается своей личной жизнью, и даже если мы знаем, что человек какой-то другой ориентации, никто не делает из этого события. Это не предмет для обсуждения и споров. Тем более, в спорте. Результат есть — живи своей жизнью, ради Бога.
Если гипотетически подумать, что бы произошло у нас в Киеве, если бы человек открыто об этом заявил, то я даже не знаю. Например, у нас в команде хорошая атмосфера в раздевалке. Не знаю, как бы это отразилось. Возможно, в других командах, если один игрок не нравится другому, а тот вышел и открыто заявил, что является геем, то враг по команде мог бы это использовать. Но тяжело говорить — в Украине я с этим не сталкивался.
- Реально, чтобы в Америке работал директор-гомофоб?
– Гипотетически этот человек может говорить что-то подобное. Но как только он это скажет, будет огромный скандал и судебный процесс. Скорее всего, придет конец его карьере.
- Ваша девушка — украинка. Что вы делали, чтобы ее завоевать? Цветы дарили?
– Цветы начал дарить только пару месяцев назад — понял, что это действительно важно. А встретились мы в кафе. Моя девушка говорит, что с ее стороны сразу были чувства — а я человек, который медленно знакомится с людьми. Постепенно узнали друг друга лучше, и я очень счастлив, что мы вместе. Хорошо, что она знает английский — мой русский пока не на самом высоком уровне.
- Отношения в Америке и в Украине — разные. Что удивило здесь?
– На первом свидании пришло время платить. Я смотрел на нее и на кошелек, а потом спросил: «Ну я заплачу, да?» Она продолжала на меня смотреть, и я тут же понял, что платить — моя работа. Потом уже спросил: «Что бы ты сделала, если я бы не заплатил за двоих, а предложил тебе заплатить за половину?» Она ответила: «Я бы заплатила, но и видела бы тебя тогда в последний раз». Это шутка, наверное.
«Если все примут позицию футболистов, будет странно. Представьте – «спорт вне политики», «машиностроение вне политики» и так далее. Тогда мы теряем способность установить справедливое демократическое общество»
- Когда вы ехали в Украину, не было страшно из-за войны? Какой была картинка в голове?
– Когда я ехал сюда в марте 17-го, то был очень рад, что буду тренироваться с профессиональной командой. И даже не думал о чем-то другом. Конечно, когда в 2014 году были революция, Крым, Восточная Украина, я знал об этом — все было в новостях. Даже проходили это в школе — на уроках по современной истории. Дедушка, бабушка и семья дяди тоже были затронуты.
Когда приехал уже во второй раз, то понимаю, что экран, на котором идет жизнь в Украине, очень сильно окрашен этими событиями. Но для человека, который живет в Киеве и не до конца понимает сути вопроса, я не чувствовал себя в опасности или что мне что-то угрожает. Страшно не было.
- Чувствуете, что события в Украине влияют на партнеров по команде или украинцев, с которыми вы общаетесь?
– Я разговаривал с Костей Коваленко, со своей девушкой об этих событиях, со многими другими. Интересно было понять, что они чувствовали, когда происходили события 2014 года. Реакции слышал разные. Например, «ничего, ведь я там не был», или «страшно, ведь я многое видел». Все зависит от того, кто где был.
Недавно я посмотрел фильм о Майдане на Neftlix. Одно дело, когда я видел клипы, не понимая, в каком контексте это происходит. Другое дело, когда вижу памятник Небесной сотне — сижу недалеко в кафе. И понимаю, что на этом месте снайпер с крыши убил человека. Приходит понимание, что все было реально, что здесь были события, важность которых я осознаю не до конца. Это заставляет задуматься о моей судьбе и судьбе всей страны. Мне стало более страшно сейчас, чем раньше. Ведь все происходило прямо на этом месте — прямо там, где я хожу или сижу и мирно пью кофе.
- Большинство украинских футболистов не хочет затрагивать эту тему – «футбол вне политики». Хотя они такие же люди, с такой же страной и такой же войной на Востоке. Спортсменов можно ограждать от событий в стране или лучше жить в мире, где есть только мяч и ворота?
– Вообще все, неважно в какой стране они живут, должны стремиться знать и понимать, образовывать себя, смотреть на разные мнения на одно и то же событие. Чтобы принимать решения и иметь собственный взгляд на мир и способность интерпретировать события и реальность.
Футболисты — не исключение. Как и любым другим гражданам, им нужно быть образованными и понимать, что происходит. Особенно тем, у кого есть платформа личных фанатов. Нужно понимать, что у тебя есть мнение и голос, к которому прислушиваются. Это накладывает на спортсменов, особенно известных, определенную ответственность. Когда у тебя есть последователи, а ты — лидер, тут же появляется ответственность, хочешь ты этого или нет. Поэтому нельзя абстрагироваться и говорить: «Я здесь не при чем».
Это не значит, что надо лезть в политику, просто нужно понимать, что эта ответственность есть. Люди хотят услышать твою позицию, неважно какая она — можешь все видеть по-своему. Но ее ожидают.
В Украине и любом другом обществе нужно стремиться быть самостоятельным участником принятия решений. Если все примут позицию футболистов, будет странно. Представьте – «спорт вне политики», «машиностроение вне политики», «сфера услуг вне политики» и так далее. Так можно все довести до бессмыслицы, когда есть страна, а все как бы живут с головой в песке. Тогда мы теряем способность установить справедливое демократическое общество. Мы же изымаем из него его же часть — политику, то есть взаимодействие взглядов, мнений, позиций. Так можно и демократию потерять.
- Что такое справедливое общество?
– Это прежде всего образованное общество. Если каждый человек в обществе понимает, что происходит, то у него есть влияние на происходящее. Он может проголосовать, выразить позицию, или выразить свой протест. Если мы абстрагируемся от попытки понять, что происходит вокруг нас, то нами легко манипулировать. Привести туда, куда мы не хотим идти. Можно оказаться в ситуации, когда не понимаешь, что вообще происходит.
Такое было и в США. Под эгидой борьбы с терроризмом был принят «Закон патриотов», благодаря которому государство получило возможность смотреть и слушать все, что мы делаем. Об этом никто на задумывался. Только сейчас многие поняли, что этого не хотели, но что с этим делать теперь? Все система уже настроена по-другому.
Справедливое общество — это не просто смешивание разного и наблюдение за происходящим без личного вмешательства. Это ответственность каждого гражданина перед своим будущим и будущем общества. Кто-то делает это в политике и выступает с трибуны, кто-то играет в футбол и что-то пишет в Instagram. По-моему не совсем верно говорить — я не хочу ничего знать и слышать о политике.
- Гражданином какой страны вы себя чувствуете, если не говорить о паспорте?
– Когда меня спрашивают, всегда говорю — я канадец. Мне нравится ассоциировать себя с канадцами. Их все любят, они нейтральны. О Канаде никто ничего плохого не слышит. Ну а если серьезно, мне трудно определить свою принадлежность к какому-то гражданству или нации. Я жил в разных местах — повсюду чего то пособирал.
Не знаю, кому принадлежит моя идентичность. Да и не знаю, нужно ли в современном мире так сильно привязываться к какой-то национальной принадлежности. Мир стал таким маленьким, все так сильно взаимосвязано. Я родился в Канаде, мне нравится в США, жил в России, а сейчас — в Украине. Она становится моей страной. Я становлюсь просто гражданином Земли.
- Но вы ближе к Америке или России?
– Я больше американец.
- У вас есть контакты в России, которые оборвались из-за ситуации в Украине? Не говорили не ехать сюда?
– Нет, с Россией ситуаций таких не было. Больше вопросов было из Америки: «Куда ты едешь? Там же война».
- Прямо сейчас вы счастливы в Украине? Надолго хотите остаться здесь?
– Мне комфортно в Киеве, я счастлив. Не вижу, где мог бы еще быть прямо сейчас. У нас хорошая команда и коллектив. Мы начинаем набирать обороты и видеть большую цель даже в этом сезоне. Попасть в высшую лигу с этой командой было бы невероятным успехом.
Фото: из архива Арамиса Кузина; «Оболонь Бровар»
