Наш личный Эйзель. Как матч «Черноморца» и «Металлиста» отошел на второй план
Сегодня и завтра российские масс-медиа будут, наверное, рассказывать о разгуле фашизма в Одессе. Не верьте – ничего более фашистского, чем табличка судьи «14/88» во время выхода Нойока вместо Гуменюка в конце матча, в Одессе сегодня не произошло. Было просто страшно, и была трагедия.
Пожалуй, впервые одесситы могли смотреть матч «Черноморца» совершенно без эмоций, без напряжения. Все внимание было направленно за пределы стадиона. В такие моменты совершенно неважно, как сыграет твой любимый клуб, и ты лихорадочно вглядываешься не на поле, а в экран смартфона, дрожащими пальцами обновляя ленту твиттера.
Один погибший, два, четыре... На пределе слышимости одна за другой звучат сирены – не то «скорая помощь», не то пожарные. Кому в такие моменты не безразлично, что Роман Григорчук снова сыграл от соперника, как матерый боксер-джорнимен против талантливого юниора? Дал сопернику потанцевать вокруг себя, а потом жестко отобрал инициативу. Во второй половине тайма в ворота «Металлиста» влетел один мяч, а могло – все три. Но разве важно это, когда над стадионом поднимается дым от горящих зданий в самом центре Одессы?
Кому в такие моменты не безразлично, что Роман Григорчук снова сыграл от соперника?
В перерыве фанатские сектора практически опустели – все мужчины ушли туда, на Дерибасовскую и Греческую, оставив девушек на трибунах. Туда, где на их друзей, желавших сегодня пройти мирным маршем в поддержку единства Украины, напали. Где сегодня решались вещи, куда более важные, чем судьба четвертого места в премьер-лиге.
«Металлист» все-таки добился ничьей – забил Юссуф, который вышел вместо Ксенза, пострадавшего именно в том эпизоде, когда Антонов открывал счет. Могли харьковчане и дожать уставший «Черноморец», но не сумели. И правильно – ничья стала логичным итогом вечера, когда фанаты Одессы и Харькова стояли плечом к плечу, стали теми самыми «воинами света», о которых так полюбили петь на наших стадионах.
Хватит, наверное, о футболе, хотя некоторые скажут, что он «важнее, чем просто дело жизни и смерти». Извините, мистер Шенкли, но не поверим. Теперь – не поверим. Тем более, что вы не дожили до «Эйзеля» – быть может, тогда вы бы изменили свое мнение.
Мне было три года, когда случилась та брюссельская трагедия, и матч этот вживую я, понятно, не видел. Потом несколько раз, конечно, пересматривал, но не мог полностью осознать, каково было зрителям на «Эйзеле». Каково – игрокам, которым пришлось кощунственно выходить на поле. Играть, когда в бельгийских больницах умирали люди, пришедшие на них посмотреть.
Сегодня у нас всех случился свой личный «Эйзель». Мы окончательно повзрослели и поняли, что жизнь – это не только игра
Сегодня у нас всех случился свой личный «Эйзель». Матч, который может изменить многое в футболе и его восприятии людьми. Мы окончательно повзрослели и поняли, что жизнь – это не только игра. Но, с другой стороны, была гордость за стадион, хором исполнявший национальный гимн, за ультрас, которые, как писали семьдесят лет назад, «все ушли на фронт».
Сейчас, когда новости из родного города напоминают больше военные сводки, когда количество погибших уже превысило цифры «Эйзеля», остается только молиться, чтобы не было больше, чем на «Хиллсборо». Страшное время, страшные люди, которых такими сделали чьи-то политические амбиции – чтобы в будущие учебники истории было вписано несколько новых абзацев, сегодня Украина обливается кровью.
Еще несколько месяцев назад я думал, что самое страшное с «Черноморцем» уже произошло – после ухода пяти ведущих легионеров. Еще несколько дней назад – что самое непоправимое для одесского футбола, это уход Романа Григорчука. Мы все ошибались. Футбол способен возрождаться после самых тяжелых потрясений – но для этого нужно, чтобы воцарился мир. Вокруг каждого из нас, внутри каждого из нас.
Разгромленный центр города, сгоревшие люди на площади перед Домом профсоюзов. Дым в небе над Одессой. Этот страшный день подходит к концу – и очень жаль, что футбол стал его частью. Пепел нашего «Эйзеля» будет лежать на душе, и понадобится много времени, чтобы он стерся из памяти. Оставаться должна надежда в сердце, и уверенность, что если ты идешь вперед, ты «никогда больше не будешь идти один».
