«Болельщики ведут себя как банды сексуальных маньяков». Умберто Эко – о футболе
Владислав Воронин собрал яркие размышления знаменитого писателя, который умер сегодня на 85-м году жизни.
Владислав Воронин собрал яркие размышления знаменитого писателя, который умер сегодня на 85-м году жизни.
Отметив мою недоброжелательность при обсуждении игры, многие будут подозревать, что я не люблю футбол, потому что футбол никогда не любил меня. Я всегда относился к той категории детей и подростков, которые при попытке пнуть мяч сразу срезают его в собственные ворота или – в лучшем случае – отдают передачи сопернику. Еще такие дети могут выбить мяч за пределы поля – тогда он перелетает через все изгороди и заборы, чтобы затеряться где-нибудь в подвале, ближайшем ручейке или врезаться в лоток мороженщика. Приятели избегают таких ребят, лишая их счастливейших моментов соревнования. Что ж, никакие подозрения не будут более правдивыми, чем это.
Скажу больше. В попытках быть как все я часто просил папу взять меня на стадион – подобно тому как перепуганный молодой гомосексуалист может упрямо повторять себе, что ему должны нравиться девочки. Однажды я отрешенно наблюдал за бессмысленными перемещениями игроков на поле и вдруг почувствовал, как полуденное солнце обхватило и сплело людей с вещами. Тогда я осознал, насколько бессмысленным было зрелище перед моими глазами. Позже, читая труды итальянского социолога Оттьеро Оттиери, я узнал, что это ощущение «повседневной нереальности», а тогда мне было всего тринадцать, я воспринял этот опыт по-своему. Я впервые засомневался в существовании Бога и подумал, что весь мир – это бессмысленная выдумка.
Испугавшись своих мыслей, я сразу со стадиона пошел на исповедь к мудрому капуцину, который сказал, что у меня возникли странные идеи, ведь даже такие достойные доверия люди, как Ньютон и Данте, верили в Бога безо всяких проблем. Мой религиозный кризис был отложен еще на десятилетие, но я рассказал вам все это, чтобы показать, что футбол очень давно связан для меня с отсутствием цели, тщетой сущего и с тем, что Верховное Существо может быть просто дырой, пустотой. Возможно, по этой причине я всегда ассоциировал футбол с отрицательной диалектикой. Думаю, я такой один среди всех живых существ.
***
Я вовсе не против страсти по отношению к футболу. Наоборот, я одобряю ее. Эти толпы фанатов, которые сокращаются из-за сердечных приступов на трибунах; эти судьи, которые иногда расплачиваются тяжкими телесными повреждениями за минуты славы; эти туристы, которые в крови вылезают из автобусов, израненные осколками стекол, в которые бросили камни; эти празднующие молодые люди, которые пьяно проносятся по вечерним улицам, и их баннеры, высовывающиеся из окна переполненного Fiat Cinquecento, пока компания не впечатается в многотонный грузовик; эти семьи, которые остаются без денег, когда кто-то соблазняется предложением невменяемых спекулянтов; и эти ярые поклонники, которых ослепляют взрывы пиротехники. Все это вызывает восхищение.
Я поддерживаю страсть к футболу так же, как дрэг-рейсинг, соревнование между мотоциклистами на краю скалы, дикие прыжки с парашютом, мистический альпинизм, пересечение океана в резиновой лодке и русскую рулетку. Все эти игры приводят к смерти лучших, позволяя человечеству продолжить безмятежное существование с нормальными действующими лицами, средними достижениями. В некотором смысле я мог бы согласиться с футуристами, что война – это единственное средство гигиены для этого мира, но с одним уточнением – только если воевали бы исключительно добровольцы. К сожалению, на войну посылают и по принуждению, так что в моральном смысле она уступает зрелищным видам спорта.
Я говорю именно об индустрии зрелищных видов спорта, а не спорте в чистом виде. Спорт, когда один человек безо всякого финансового стимула выполняет физические упражнения, прилагая все силы, напрягая мышцы, вызывая активную циркуляцию крови и разгоняя легкие на полную мощность, – это нечто очень красивое. Такое же красивое, как секс и философское размышление.
Однако в этом смысле футбол не имеет ничего общего со спортом. Ни для игроков, испытывающих не меньшее напряжение, чем работники конвейерного производства, ни для зрителей, ведущих себя как банды сексуальных маньяков, которые регулярно (не раз в жизни в Амстердаме, а каждое воскресенье) ходят смотреть, как пары занимаются любовью или прикидываются, что делают это.
***
Обсуждение спорта (я имею в виду спортивные шоу, разговоры о спорте, разговоры о журналистах, которые обсуждают спорт) – это простейшая замена дискуссиям о политике. Вместо того чтобы оценивать работу министра финансов (для этого вам нужны знания об экономике), вы обсуждаете работу тренера. Вместо того чтобы критиковать отчет парламента, вы критикуете результаты спортсменов. Вместо того чтобы поинтересоваться, подписал ли такой-то министр подозрительное соглашение с иностранной державой, вы пытаетесь понять, что решит судьбу финального матча – случай, мастерство игроков или какая-то дипломатическая сила. Болтовня о футболе позволяет вам занять определенную позицию, выразить мнение, предложить пути решения – и все это без риска быть арестованным или необходимости давать клятву верности и лояльности.
***
Современный спорт, в сущности, представляет собой обсуждение спортивной прессы. Действительный спорт, отделенный от него несколькими измерениями, мог бы с тем же успехом не существовать вовсе.
Болтовня о спортивной болтовне имеет все признаки политических дебатов. Люди говорят о том, что лидеры должны были делать, что они сделали на самом деле, каких действий мы бы от них хотели, что случилось и что случится. Только предмет обсуждения — не город, не здание парламента с его коридорами, а стадион с его раздевалками. Тем самым такая болтовня выглядит пародией на политический разговор. Но поскольку данная пародия подчиняет дисциплине те силы, которыми гражданин располагал для политических дебатов, и делает их недействительными, то эта болтовня оказывается эрзацем политической речи, впрочем, эрзацем, доведенным до такой степени подобия, что он сам становится политической речью. Наконец, дальше двигаться некуда — ведь если бы человек, болтающий о спорте, не стал бы этим заниматься, он бы по меньшей мере осознал, что суждения, вербальная агрессивность, способность к политической борьбе могут ему как-то послужить. Но в результате болтовни о спорте у него создается убеждение, будто он уже потратил эту энергию на какие-то другие умозаключения. Успокоив его сомнения, спорт успешно выполняет свою роль ложного сознания.
Будучи пространством тотального неведенья, болтовня о спорте формирует идеального гражданина, делая это столь основательно, что в крайних случаях (а таких много) он отказывается обсуждать, почему его время изо дня в день заполнено пустыми обсуждениями. И поэтому ни один политический призыв не мог бы оказать воздействие на эту практику, которая сама является тотальной фальсификацией любых политических отношений. Ни один революционер не осмелился бы начать революцию против заполняющей все болтовни о спорте.
Есть вещь, сделать которую – как бы важно это ни было – ни бастующие студенты, ни восставшие горожане, ни активисты движения глобального протеста никогда не смогут: оккупировать футбольное поле в воскресенье.
Источники: отрывки из эссе The World Cup and Its Pomps (первые три отрывка, 1978 год) и «Болтовня о спорте» (четвертая часть, перевод опубликован в журнале «Логос» в 2009 году).
Фото: Global Look Press/Christian Kruppa/face to face, UPI
